Благотворительный фонд помощи многодетным семьям и детям-сиротам имени заслуженного лётчика-испытателя СССР, Героя Советского Союза Юрия Александровича Гарнаева "РУССКАЯ БЕРЁЗА"
ПОМОГИТЕ ВЫЖИТЬ
ДЕТЯМ ИЗ РУССКОЙ
ГЛУБИНКИ!!!
Здесь место для рекламы благотворителей
Подробности по ссылке >>>>>>>
Содержание номера
Дебил
Я сидел за компьютером и делал банальную редакционную работу - подбирал фотографии к статье о сиротстве. Потом я их подгонял под размер, принятый в нашем журнале, архивировал и отправлял на вёрстку. Совершенно механическая работа. И вдруг из-за плеча - голос жены:
- Какой мальчик-то красивый!
На снимке было с полдюжины мальчишек-подростков, глядящих куда-то из-под какого-то навеса. И у всех, на мой взгляд, хорошие русские лица. Да и не спец я в вопросах мужской красоты.
- Который?
- Да вот этот. Не видишь, что ли? Самый настоящий принц!
И правда, если присмотреться, то один из ребят просто по-киношному красив. Умный взгляд светлых глаз… Ему вместо детдомовской рубашонки - горностаевую мантию, и - принц, да и только.
"Мне когда-то хотелось иметь золотого ребёнка" - в самой грустной своей песне пел когда-то Вертинский. А кому не хотелось? Кто не испытал, вряд ли поймёт, что это такое.
…Концерт в музыкальной школе. Опрятно одетый мальчик взял на гитаре последний аккорд, неуклюже поклонился и спустился со сцены. А преподаватели переглянулись и многозначительно кивнули друг другу. И хочется, хочется, расплывшись в блаженной улыбке, громко, на всё зальце, во всеуслышанье: "А это мой, мой сын!" Но делать этого не надо. Всё равно идти вместе с ним в раздевалку, помогать маленьким ручкам зачехлять гитару, и так все, все будут знать - это мой сын!
И это - только одна маленькая радость. А таких радостей в жизни отца - многое множество. Минуты радости складываются в часы, часы в дни, жни - в жизнь.
Мальчик, похожий на принца с умным взглядом светлых глаз не обрадовал никого тем, что хорошо читает стихи наизусть или умело вырезает по дереву. Кто-то когда-то выбросил эти радости из своей жизни. Сознательно и добровольно. Вот сейчас парню ещё, кажется, лет 12. Ему, скорее ещё по инерции, нужны отец и мать. Он готов назвать отцом каждого, кто назовёт его сыном. Но пройдёт совсем немного времени, и ему никто не будет нужен.
А папаши возвращаются. Это не так уж редко бывает. Ведь уже не нужно менять пелёнки, помогать осваивать таблицу умножения, отучать грызть карандаши. Почему бы не вернуться и с гордостью не назвать умного парня - сыном, красавицу-девушку - дочерью?
- Ты мне не нужен. Ты мне никто, - слышат они ответ.
И оправдания не принимаются.
Детдомовская жестокость? Нет, просто правда. Ты не пеленал. Ты не водил в зоопарк, не учил ничему. Да не в этом дело: тебя просто не было, и ты теперь - никто.
Что же гонит отцов, да и матерей от такого уютного, самого святого места на земле - детской кроватки?
Страх.
Страх, что в той бездумной пьяной случке вряд ли зачнётся вот такой принц. Родится потом что-нибудь ни на что не годное, что потом нельзя будет показать знакомым и гордо сказать: "Мой!"
Когда я ещё основное время вне дома проводил в песочнице, в нашем дворе жил мальчик дебил. Слабоумный. Мы видели его каждый день. Но ни разу никто не видел его матери. Мальчик всегда выходил гулять с отцом. Они не гуляли во дворе - мальчик непременно стал бы объектом наших злых насмешек. Оба аккуратнейше одетые, они пересекали двор и шли куда-то по каким-то своим делам. Потом у них появились велосипеды, и они отправлялись на велосипедные прогулки. Мальчик всегда был одет в светлые одежды, и никогда к чистоте этих одежд нельзя было придраться. Они никогда, по крайней мере, при нас не разговаривали, но сын всегда деловито и уверенно следовал за отцом. Казалось, что дистанция между ними не может превысить двух-трёх метров, словно их велосипеды были соединены какой-то невидимой конструкцией.
Теория древней науки педагогики помимо прочего определяет и момент окончания воспитания. В середине XIX века д-р Ф. Шварц в "Руководстве к воспитанию и обучению" давал следующее определение: "Это время определяется телесною и духовною зрелостию… У иных пора эта наступает изумительно быстро, у других лишь постепенно, у слабоумных же никогда."
Когда я покидал и двор с моей первой песочницей, и город, сын был уже здоровенным мужиком, вот только лицо почти не изменилось. А отец побелел как лунь, его сгорбило, похоже было, что не долго ему осталось. Много, много лет он знал, что никогда он не покажет знакомым сына и не скажет с гордостью: "Мой!" Не много радости отпустила этому человеку жизнь
Но я знаю, что радости были. Новое слово, новый навык, любое простейшее действие, освоенное больным сыном. Ведь воспитание продолжалось, пока был жив отец. И всю жизнь он думал, что будет с сыном, когда тот останется один, без отца.
Легко полюбить мальчика-принца или девочку-принцессу. Но своих детей любят не за то, что они красивые и умные. За то, что - свои.
Если бы мне поручили проектировать памятник отцовству, то я изваял бы вот этого тощего, сгорбленного седого старика. Мало радостей отцовства выпало ему. Но он принял их все, не упустил ни одной.
И вот я отправил на вёрстку фотографию с мальчиком-принцем. Его отец отказался от всех радостей. Дебил...
