Небесный покровитель фонда святитель Алексий, митрополит Московский, всея Руси чудотворец
ПРО ФОНД
НАШИ ПОДОПЕЧНЫЕ
НАШИ ПРОЕКТЫ
БЛАГОТВОРИТЕЛИ
Наш добрые друзья
СБЕРБАНК РОССИИ Всегда рядом 
При переводе средств на расчётный счёт фонда "Русская Берёза" через Сбербанк РФ не взимается комиссия. (распечатать платежное поручение) Туристическое Агентство "Кижский Посад" ООО "Правозащита". Юридические услуги 
СсылкиПоиск |
"Если наш народ не найдёт Бога, он не найдёт ни покоя, ни счастья, ни благополучия" Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II "Бураном" сожжённые"
С доктором технических наук, профессором Николаем Степановичем Мельниковым нас познакомила Таня Быкова, дочь лётчика-испытателя Юрия Быкова. На встречу Николай Степанович привёз с собой свою новую книгу "Бураном" сожжённые". Поначалу я не особо заинтересовался этим почти фундаментальным трудом, рассказывающим об одной из сторон истории создания космического самолёта в СССР. Подумаешь, ещё один автор "пиарит" свои мемуары. Это вполне естественно. Да и мемуаристов в наше время развелось многовато. Книгу я взял в руки лишь когда поехал в гости к родителям, и пока трясся в автобусе по раздолбанной шоссейке, глотал страницу за страницей, потрясённый захватывающим сюжетом, достойным самого придирчивого читателя. Скажу честно, я в восторге от этой книги, потому что она абсолютно правдива и честна. Автор мне лично напомнил знаменитого таможенника Верещагина из не менее знаменитого кинофильма "Белое солнце пустыни". Ему, как и Верещагину, до боли в сердце обидно за державу Российскую. И эту боль он сполна выразил в своей книге, которая получилась не просто историческим документальным приключенческим романом. "Бураном" сожжённые" - это книга - обличение всей порочности любой атеистической системы (неважно какой, государственной, научной, идеологической и т.д.), книга-призыв к действию. Она глубоко духовна по содержанию. Автор наглядно и просто показывает на конкретных примерах, что причины гибели СССР и причины гибели "буранной" программы одни и те же. И эти причины абсолютно духовны, связаны напрямую с потерей в народе веры в Бога. Безбожие неизбежно привело к утрате лучших особенностей национального характера в русском народе, и, как следствие, к развалу ДЕРЖАВЫ. Мне довелось в середине 80-х годов XX века прикоснуться к "буранным" делам. Я участвовал в подготовке наземного комплекса управления полётами "Бурана" и сам наблюдал то, о чём пишет в своей книге Н.С. Мельников. А он пишет правду, жёсткую, неудобную для многих правду, правду обличительную и сокрушающую советский официоз, касающийся программы создания советского космического челнока. Я свидетельствую, что Николай Степанович абсолютно точно описал крайне удушливую духовную атмосферу, в которой создавался "Буран", и которая в конце концов погубила и сам "Буран", и Великую Державу, выродившуюся в современную "Россиянию", плотно окутанную теми же вышедшими из недр СССР тлетворным губительным безбожием людей, облечённых правом принимать решения, и общим духовным упадничеством большинства народонаселения. "Бураном" сожжённые" - это книга-предостережение, предупреждение, что, "Если наш народ, - как сказал Святейший Патриарх Алексий II, - не найдёт Бога, он не найдёт ни покоя, ни счастья, ни благополучия". К словам Святейшего можно добавить лишь то, что помимо потери материального благополучия, мы потеряем и Россию. Навсегда!!! Как православный христианин я совершенно не согласен с религиозными взглядами автора, фрагментарно изложенными в книге, которые по моему мнению представляют собой некую смесь элементов буддизма, христианства и и собственных мыслей Николая Степановича. Такая позиция учёного-аналитика с могучим интеллектом, учёного имеющего глубокие знания из совершенно разных областей науки, представляется мне всё же явно ошибочной. Итак, читайте отрывки из книги Николая Степановича Мельникова "Бураном" сожжённые". Вебмастер сайта "Русская Берёза" Видеопрезентацию книги "Бураном" сожжённые" смотрите здесь >>>>>>>>>>>>> Только в офисе фонда "Русская Берёза" Вы можете приобрести книгу Н.С. Мельникова "Бураном" сожжённые" с дарственной надписью автора. Мы готовы выслать книгу по Вашей заявке в любой регион России и мира.
Несмотря на наличие у меня основной работы, "Олень" на несколько месяцев накрепко вошёл в моё сознание, став на это время мне родным и живым, хотя и находящимся под смертельной угрозой ухода в абсолютное небытие. Началась напряжённая умственная работа по созданию модельных вариантов явления. На аналоговых ЭВМ была реализована схема для моделирования с целью воспроизведения полёта с имевшими место в натуре колебаниями. Долгое время воспроизвести его не удавалось. Пришло понимание того, что аэродинамическая модель объекта в виде дифференциальных уравнений не есть сам объект, она справедлива лишь в определённых рамках, и для поиска истины необходимо выходить за границы общепринятых представлений. Началось научное "хулиганство" в виде "издевательства" над здравым смыслом и объектом путём придания его модели невероятных свойств. Было понимание, что метод "ползучего тыка" результата дать не может. Требуется не только интуиция, но и новое осмысление знаний в области аэродинамики и управления. Неоценимую помощь оказала детальная проработка в первый год работы в ЛИИ очень солидной книги И.В. Остославского "Аэродинамика". В конце концов, роковое явление было устойчиво воспроизведено, но при отрицательном демпфировании объекта, что в глазах корифеев выглядело бредом, подобно изобретению вечного двигателя. Тем не менее, преодолев свои внутренние колебания, сомнения и мучения, я представил свои выводы на суд учёных ЦАГИ, ожидая убийственной критики и разноса. Я был наивен и, по-видимому, много о себе воображал, что, наверное, извинительно, поскольку это было моё первое, но далеко не последнее, знакомство с настоящей наукой лицом к лицу. После очень короткого "обсуждения" мне было заявлено с нескрываемым небрежением: "А не пришло ли Вам в голову то, что демпфирование может быть мнимым?" Я ответил, что, почему бы и нет, если это поможет раскрыть новое, доселе не объяснимое явление, чем окончательно убедил их в своём невежестве, и таким образом, предпоследняя точка в разговоре была поставлена. Получив мощный "отлуп", начал лихорадочно искать ответа в специальной литературе и довольно быстро нашёл нечто подобное в книге Н.Н. Моисеева "Асимптотические методы нелинейной механики". Там рассматривался случай, когда не справедлива гипотеза стационарности при быстром изменении собственной устойчивости. Производная коэффициента устойчивости, характеризующая скорость его изменения, входит аддитивно (суммируется) с коэффициентом демпфирования. Она может быть отрицательной и по значению превышать малый положительный коэффициент демпфирования, и тогда сумма, определяющая поведение объекта, будет отрицательной со всеми вытекающими из этого последствиями. Объект, устойчивый в каждой замороженной точке, оказывается неустойчивым на траектории, а с таким объектом автопилот, построенный по традиционной схеме, справиться не в силах. Эти соображения позволили посмотреть на неудачные пуски под новым углом зрения, ещё неоднократно проанализировать и промоделировать различные варианты и сделать более твёрдые выводы, а также предложить схему автопилота из имеющегося у меня арсенала наработок. Времени ушло много не только у меня, но и у других работников и руководителей предприятий, которые уже созрели для принятия решения о похоронах досадившего им изделия. Очень привычная и распространённая логика относительно непослушного, не вписывающегося в привычные представления кого-либо или чего-либо. В ЛИИ пришло сообщение, что на Волге, в Ахтубинске, где проводились пуски, состоится совещание по "Оленю" на самом высоком уровне. Съезжались главные конструкторы, руководители смежных предприятий, институтов или их заместители, чтобы на месте принять заранее согласованное решение, согласно которому мой любимый загадочный "Олень" - не жилец на этом свете. Такова плата за норов, своеобразие и непохожесть на других. Как в романе Ч. Айтматова и одноимённом кинофильме "Бег иноходца". Начальство ЛИИ как-то упустило этот момент (конечно, не без Воли Божьей), и доктор взял на себя смелость послать на это совещание меня, поручив ведущему инженеру сопровождать меня и позаботиться о допуске, пропуске, дороге, жилье и т.п. Я ведь до этого 1967 года на полигоне в Ахтубинске, где в заволжской степи расположились четыре управления научно-испытательного института ВВС, ни разу не был. Самолёт из ЛИИ туда летал ежедневно, и вот мы в воздухе без малейшего представления о том, что ждёт нас на столь ответственном совещании. Само же место овеяно легендами, много о нём слышал от инженеров и лётчиков. Май месяц, хорошая погода, Волга, рыбалка и т.п. В плохую погоду и зимой высокие совещания обычно собираются в другом месте. Прилетев накануне совещания в первой половине дня и поселившись в домиках ЛИИ, пошли разведать обстановку на рабочем уровне головной королёвской фирмы. Там уже ожидался вечерний прилёт участников совещания не только сотрудниками, но и живым осетром, который свешивался одной своей третью через край переполненной ванны. Он, как и "Олень", видимо, не представлял, что участь его уже решена. Мы, как неполноценные участники предстоящего совещания, отметили мой первый приезд на полигон скромнее среднего. Хотелось быть утром в хорошей форме, хотя трудно было представить, зачем моя форма или содержание могут для чего-то понадобиться. И вот на следующий день собираются высокопоставленные представители, один другого известнее. Ведущий совещание местный генерал оглашает порядок выступлений, где ЛИИ числится двенадцатым, что совсем не по рангу, по-видимому, приняли во внимание неизвестность кому-либо представителя, да и непривычную для таких совещаний должность - старший научный сотрудник, которую с их высот без микроскопа рассмотреть невозможно. Я впервые оказался в такой атмосфере, и требовались немалые душевные силы для адаптации. Все достаточно кратко, не утруждая себя обоснованиями, начали выносить заранее согласованный вердикт: объект плох, управлять им невозможно, надо закрывать тему и открывать новую, т. е. "начинать с центра поля". Объективных трудностей и причин уже отработанная коллективная безответственность в таких случаях находит с избытком. После одиннадцати выступающих уже ближе к обеду доходит очередь до ЛИИ. Формально, для протокола, надо дать высказаться всем официальным представителям, в том числе и такой мелкоте, как я, не представляющий ни для кого интереса. Слушая других и мысленно оппонируя, я, конечно, волновался и с трудом мог себе представить свой выход на столь высокую трибуну, тем более с отличными от всех выводами. Но деваться некуда, затем я сюда и приехал. И эта неотвратимая неизбежность сняла с меня значительную часть волнения. Я поблагодарил за предоставленную возможность выступить и твёрдо заявил о наличии особого мнения ЛИИ, принципиально отличающегося от ранее доложенных мнений о причинах неудачных пусков. Нетрудно представить, какой это вызвало резонанс: возгласы возмущения, "кто он такой, чтобы так заявлять?", "понимает ли меру своей ответственности, как представитель ЛИИ?" и т.п. Тем не менее, председательствующий после временного успокоения высокого совещания позволил мне кратко изложить свою версию. Ближе к выводам, резко и принципиально отличающимся от коллективно отработанных, меня всё чаще прерывали восклицаниями и вопросами типа: "отдаю ли я себе отчёт о последствиях своего поведения?", "откуда взялся такой представитель ЛИИ?" и "чем думали там, когда его посылали?" На многие из этих перлов мне ответить было нечем, и всё могло кончиться сильным конфузом с непредсказуемыми последствиями не только для меня, но и для доктора. Так бы оно и закончилось, не будь Господней Воли на иной исход. Один грамотный полковник из местного НИИ, довольно хорошо, но недостаточно глубоко для этого случая, разобравшийся при испытаниях "Оленя" в динамике полёта и управлении, решил утопить меня вопросом по существу: "Если всё так, как Вы говорите, то должны быть ещё и высокочастотные колебания, а их, как видите на представленных материалах, нет". "Совершенно верно, - ответил я, в очередной раз поразив публику, своей наглостью, - этих колебаний не может не быть, а потому они есть, в чём можно убедиться по оригиналам, т.е. телеметрическим плёнкам, при расшифровке которых была выбрана слишком большая дискретность, и их потеряли в соответствии с теоремой Котельникова. Она упрощённо звучит так: чтобы при измерениях или обработке зафиксировать сигнал какой-либо частоты, необходимо зафиксировать не менее двух точек за полупериод". Такую "нецензурщину" большинство совещавшихся вынести было уже не в силах и они, игнорируя полковника, дружно перебивая друг друга, набросились на меня с вопросами типа: "Вы видели эти плёнки?" "Нет". "Так почему вы это утверждаете?" "Сотни людей с ними работали и не видели, а Вы один утверждаете, что они есть, хотя и признаётесь, что оригиналов не видели". Шуму и возмущения было выше всякой крыши. А ведущий генерал решил наказать меня показательно и размазать меня, как говорят "фэйсом об тэйбл", при этом сыграв в демократичность. Он спросил ведущего по испытаниям полковника Еремеева: "Где оригиналы?" Тот ответил, что они в архиве, т.е. специальном бункере, называемом фильмотекой. На вопрос, сколько понадобится времени, чтобы их доставить и уличить меня в наглости и безумии, тот ответил, что около часа. Был объявлен перерыв, и все приглашены на обед в генеральскую столовую. Мы с ведущим от ЛИИ тоже пошли, с аппетитом пообедали, хотя я чувствовал к себе нездоровое любопытство и даже плохо скрываемую жалость, как влипшему в неприятную историю. Я же чувствовал себя необъяснимо спокойно, разговаривал на посторонние темы, шутил, ощущая какую-то необъяснимую поддержку свыше, хотя никаких голосов, шептавших мне "всё хорошо", я, конечно, не слышал ни тогда, ни потом в подобных испытаниях, которые по милости Божьей выпали на мою долю. По возвращении в зал заседаний после обеда, увидев, как изменился по отношению ко мне полковник Еремеев, я окончательно понял, что не ошибся, а дальше уже, как говорят, дело техники. Еремеев сделал мастерскую паузу после того, как все расселись и успокоились, и включил эту самую технику, спроецировавшую плёнку на огромный экран. Установилась гробовая тишина. У некоторых открылись рты от неожиданности. Сцена значительно превосходила финальную сцену в "Ревизоре". Думаю, что даже у Н.В.Гоголя не нашлось бы адекватных слов для её описания. А затем раздались аплодисменты, в которых, правда, участвовали не все, но большинство. На экране настолько чётко были видны высокочастотные колебания, что даже превзошло все мои ожидания. Генерал только и спросил неизвестно у кого: "Что он действительно никогда не был в Ахтубинске и не мог видеть эти материалы?" (которые не покидали пределы воинской части, так как шли под грифом "Сов. секретно"). "М-м-м-да!" Я поздравил всех с тем, что болезнь у нашего подопечного не смертельная, и её можно устранить изменением алгоритмов управления в продольном канале автопилота. Такие предложения нами подготовлены, моделирование подтвердило их работоспособность и эффективность при укрощении этого своенравного "Оленя". Как в доброй сказке, все с этим согласились, и было принято соответствующее решение. А присутствующий на совещании главный конструктор Саратовского КБ автопилотов взял на себя добровольно обязательство реализовать наши предложения. Так появился первый автопилот с переменной структурой. Жизнь востребовала. Я с благодарностью вспоминаю всех участников совещания за их интеллектуальную честность и порядочность, способность ставить интересы дела выше собственных амбиций. А восхищённый генерал велел вызвать откуда-то издалека самого лучшего браконьера и угостить нас с ведущим самой изысканной незабываемой рыбалкой. Хотя мне и тогда, и теперь жалко пойманных осетров, но отказаться от такого угощения не было никакой возможности. Хотите верьте, хотите нет. Возвратившись в родной ЛИИ, я доложил без особых эмоций о результатах командировки, это произвело умеренное впечатление. Мне даже повысили квартальную премию на 50 рублей. Других статей поощрения тогда просто не было.
|
СОЕДИНЁННЫЕ ШТАТЫ
|
 Глеб Евгеньевич Лозино-Лозинский |
Первый сюрприз, который преподнёс Г.Е. изумлённой, непосвящённой научно-технической общественности, заключался в его, мягко говоря, странной позиции на совете Главных конструкторов и других высоких коллегиях, когда обсуждался выбор одного из двух возможных вариантов конструкции космического челнока: строить обычную самолётную схему, на чём остановились американцы, или создавать аппарат с несущим корпусом, по которому у Г.Е. был уже солидный многолетний задел. К огромному удивлению многих, наш герой самоотверженно жертвует собой, многолетним трудом подопечного коллектива талантливых специалистов и решительно выступает за американский путь. Тогда мало кто мог по достоинству оценить этот сильнейший ход опытного и талантливого игрока. До апреля 1981 года, когда полётом "Колумбии" американцы, по существу, практически доказали теорему существования космического челнока, в которую мало кто верил, было ещё сравнительно далеко, и можно было, как тогда казалось, сколь угодно долго скрываясь за широкой спиной американцев, сидеть в чужой колее: мол, они не смогли, и нам тем более извинительно. Тем более что такая тенденция полностью соответствовала устоявшимся к тому времени тенденциям и стилю работы головного института отрасли - ЦАГИ, активно внедряемым тогдашним руководством: Свищёвым и Бюшгенсом. Эти два академика-игруна были настоящей находкой для Лозинского, впрочем, как и он для них. Он при принятии произвольных решений прикрывался высоким авторитетом науки, они же, надувая щёки и всех остальных, демонстрировали высокую "практическую эффективность" своей упорно направляемой ими в зад американцам науки. Забегая несколько вперёд, должен сказать, что для внедрения чего-то нового недостаточно было доказать теоретически и практически его высокую эффективность. Они это всерьёз не воспринимали. Необходимо было потратить уйму времени и сил, чтобы зацепиться за "нечто" и показать, что у американцев так же. А если нет? Тогда беги-гуляй со своими предложениями и результатами. Такой подход, не только по этой теме, остро чувствовался мыслящими лётчиками-испытателями, он не укладывался в их честном сознании, привыкшем иметь дело большей частью не с такими человеками, а с природой, которая, как известно, "коварна, но не злонамеренна". Они видели в этом главную причину застоя и отставания нашей авиации и тщетно обращались с криком своей души в самые высокие инстанции, не стесняясь прямо называть ЦАГИ тормозом авиационной науки и техники. Однако высокие чиновники министерства и страны переадресовывали систематически эти обращения всё к тем же академикам. Это было и до возникновения буранной эпопеи и в процессе 10-летней работы по ней.
Я очень далёк от утверждения, что все принимаемые по "Бурану" решения были неправильными и не собираюсь подвергать их критике задним числом с позиций сегодняшнего дня. Подавляющее большинство принципиальных решений были весьма состоятельными и даже дальновидными. Однако недостаточное осмысление их в процессе реализации, дилетантство отдельных ключевых фигур с их волевыми решениями при отсутствии активной гражданской позиции у действительно квалифицированных специалистов, их рабское послушание и угодничество, психология "маленьких людей" обесценивали и порой дискредитировали даже самые сильные принципиальные решения подобно ложке дёгтя в бочке мёда.
Одним из таких дальновидных решений было привлечение к этой теме на самом раннем этапе лётчиков-испытателей ЛИИ, с возложением на этот институт решением Комиссии по военно-промышленным вопросам при Президиуме Совета Министров СССР (сокращённо именуемой ВПК) головной ответственности за формирование идеологии построения комплекса управления и принципов управления на атмосферном участке полёта, включая посадку, а также поручение И.П. Волку сформировать в ЛИИ отряд лётчиков-испытателей-космонавтов.
Невольное вторжение в известность
Вторжение стремительное, которое никакими материально ощутимыми и социальными причинами не объяснишь. Тут без метафизики не обойтись, поскольку наличие Высшего Водительства очевидно, как и выстраивание фантастической последовательности "случайных" маловероятных событий и обстоятельств. С житейских же позиций я оказался в роли пьяного зайца, который, раскричавшись на весь лес, вызвал одновременное нападение на него с двух сторон волков, которые, столкнувшись лбами, упали без сознания, а он от страху упал в обморок. Очнувшись раньше них и увидав лежащих волков, он заключил: "Чего только не натворишь спьяну!".
Проанализировав, обмыслив и обсудив полученные результаты, мы сообща порешили сделать их достоянием широкой общественности, причастной к "Бурану" (в то время он назывался объект 11Ф35). Тогда все ещё были под впечатлением успешного полёта "Колумбии" и блестящей посадки, выполненной экипажем во главе с астронавтом Янгом.
Остановились на том, что было бы неплохо в ЛИИ провести однодневную конференцию, чтобы в как можно более широком кругу всесторонне обсудить результаты и наметить пути дальнейшего движения в более широкой кооперации. Курировавший космическое направление в институте заместитель В.В. Уткина генерал А.А. Манучаров, с его фантастическими способностями держания носа по ветру, с нами согласился, вернее, не стал возражать. Другие многочисленные начальники тоже не возражали. С учётом низкого должностного положения энтузиастов-затейников местом проведения конференции был выбран скромный зал совещаний отделения № 7.
Пригласительные письма разослали в большое количество организаций и предприятий: головные фирмы "Энергия" и "Молния", Главное управление космических систем Министерства Обороны, Центр подготовки космонавтов, Институт космической медицины и множество других институтов и конструкторских бюро. Конференцию назначили на 9 июня 1981 года. Вскоре начали приходить заявки на участие от всех солидных организаций с фамилиями очень известных лиц. Лишь головная "Молния" и её генеральный Г.Е. Лозино-Лозинский, о коварстве и жестокости которого я много слышал, но никогда его не видел, хранили гробовое молчание.
И только во второй половине дня 7 июня пришёл грозный звонок в руководство института от самого Лозинского приблизительно в таком ключе: "Что это вы там порешили обсуждать мой объект, не получив у меня разрешения? Пожалуйте на ковёр и безотлагательно".
Случился переполох и не без оснований. Его боялись все. Связываться с ним было небезопасно. Уже к тому времени Г.Е. для острастки "скушал" несколько руководителей смежных предприятий.
Делать нечего. Под занавес дня сформировали команду для визита: генерал Манучаров, нач. отделения Владычин, нач. лаборатории Кондратов и примкнувший к ним я.
И тут включилось в работу Провидение. Утром 8 июня выясняется, что Манучарова неотложка увезла в больницу, а Владычин получил телеграмму из Днепропетровска, что при смерти родной брат, и улетел проститься. На "Молнию" отправились Кондратов и я. По дороге Анатолий Александрович рассказал мне всё, что он знал о Лозинском, как будто чувствовал, что мне это всё понадобится. И вот мы в бюро пропусков, подходим к окошку. И тут выясняется, что у Кондратова нет паспорта. Зная его добросовестность, аккуратность и честность, я полностью исключаю любую преднамеренность, инсценировку или что-то в этом роде. Такое невероятное для Кондратова событие произошло не по его воле. Тут без предначертанности свыше никак не обошлось. Пришлось идти одному в абсолютно незнакомое логово.
Позвонили Степану Анастасовичу Микояну, зам. Генерального конструктора, о котором я много слышал, но никогда не видел. Меня встретили и привели в его кабинет. Добрая душа Степан Анастасович предложил мне чашку чая и смотрел на меня сильно жалостливо. Мне же запомнились слова Кондратова: ни одного упавшего Лозинский не пощадил. Почувствовав страх противника, он с наслаждением "добивал" жертву. Вот такой цивилизованный "гладиатор". Мне же падать было неоткуда, должность самая низкая. Для страха я никаких причин не видел. Довольно быстро Микоян взял трубку, доложил, что "от ЛИИ прибыл какой-то Мельников" и получил команду: "Веди". Мы прошли через приёмную и вошли в большой кабинет, полный народу. Сел на указанное мне место, сбоку от Г.Е., в непосредственной близости. Микоян занял место напротив.
Лозинский начал спектакль словами: "Что это вы там, в ЛИИ, затеяли обсуждать моё изделие, молодой человек, кто вас об этом просил?" После небольшой заминки от такого вопроса я ответил, прямо глядя ему в глаза: "Глеб Евгеньевич, на наш институт решением ВПК (комиссии по военно-промышленным вопросам при Президиуме Совета Министров СССР) возложена ответственность за подготовку экипажей на атмосферном участке полёта. Для реализации целевого подхода к подготовке необходимо исследовать функции экипажа, его возможности и место в системе управления орбитального корабля (ОК). Длительные исследования штатной системы управления показали, что, несмотря на наличие дисплеев и рычагов управления, серьёзного функционального места экипажу в ней не отводится. Роль лётчиков сводится к отработке команд, выдаваемых машиной, т.е. к функции сервопривода. Получается, что машина думает, а экипаж только отрабатывает её команды. В таком случае, обширные программы целевой подготовки становятся не нужны, с чем никак нельзя согласиться".
Описать, что произошло, нет никаких слов. Огромный кабинет наполнился ужасом. Лицо Лозинского побагровело. Бедный Микоян не на шутку перепугался. Я же смотрел не только на Лозинского, но и на заполнившие кабинет руководящие фирмой кадры, ни с кем из которых я не был знаком.
Очнувшись от прилива гнева, Г.Е. выпалил: "Ну, молодой человек, если Вы можете отменить Постановление Правительства, на котором стоит виза и вашего Уткина, то только тогда Вы можете так заявлять, а если нет, то рассказывайте это только своей жене или молчите в тряпочку".
Ну, думаю, раз дело дошло до тряпочки, значит, король не так уж и силён. При этом пропустив всякую шелуху, ответил, что мы не собираемся отменять Постановление Правительства, а стремимся внести свою скромную лепту в его качественное исполнение и помочь вам создать надёжную и эффективную систему.
Мне теперь трудно вспомнить все перипетии очень тяжёлого полуторачасового "диалога", только хорошо помню, как я ощутил, что Лозинский, чувствуя, что все его боятся, а я не боюсь, на какой-то стадии общения отказался от первоначальной задачи публично меня отдубасить и начал выруливать на примирительный тон. Он сказал: "А вообще-то ваша гражданская позиция, молодой человек, мне нравится. Вот только если бы вы и ваша команда направили свои усилия, чтобы помочь мне уменьшить вес бортового оборудования, то тогда бы мы были союзники". Я ответил, что наши работы преследуют, в том числе, и эту цель - переложить ряд функций на качественно подготовленный экипаж и избавиться от некоторой части оборудования. На это он со свойственным ему артистизмом помахал пальцем перед моим носом и сказал: "О нет, это и только это, и ничего другого!" А в конце разговора уже совсем примирительно он заявил: "Я могу дать добро на Ваше совещание при одном условии: если Вы в своём докладе замените слова "объект 11Ф35" на "объект типа 11Ф35". Я с готовностью пообещал ему это сделать. Типа так типа, какая разница. В ответ он тут же поручил С.А. Микояну сформировать солидную команду фирмы для участия в конференции и лично её возглавить. Так вот и закончился первый тайм, как в сказке, только наоборот: чем дальше, тем менее страшно. Даже самому не верится. А вообще, я благодарен товарищу Лозинскому: он внёс хороший вклад в подготовку своего будущего противника.
В Жуковский возвращался в приподнятом настроении. Продумывал фрагменты своего завтрашнего доклада. На работу попал лишь в конце рабочего дня. Весь сектор ждал меня в полном составе. Я кратко доложил основной результат: "Молния" будет участвовать завтра в качестве союзников. Первый тайм мы выиграли, не оплошать бы завтра.
И вот 9 июня 1981 года. Прибывают делегации, одна другой представительней. Зал совещаний 7-го отделения не видал такого количества высоких гостей: космонавты, известные конструкторы, учёные. Всё отделение выстроилось стеной при подходе к залу. Из-за ограниченности зала свои заняли места в коридоре, уступив места гостям. У меня трясутся поджилки, и наступает тошнота под ложечкой при мысли о предстоящем выходе на трибуну. Состояние совсем не такое, как было вчера перед встречей с Лозинским. По программе я должен был делать основной доклад, с содокладом по медико-биологической части эксперимента выступал проф. Е.Б. Шульженко, вскоре ставший начальником 3-го Главного Управления Минздрава СССР. Было также запланировано выступление командира отряда космонавтов-испытателей И.П.Волка как непосредственного участника и энтузиаста эксперимента. Всё прошло по программе, успешно, при очень большом интересе и доброжелательности аудитории, конструктивности. Много было вопросов по существу, затем активное обсуждение. Чувствовалась озабоченность за Державу, желание сократить отставание от американцев. Каверзные вопросы задавали лишь представители НИИ авиационно-космической медицины (НИИ АКМ), давние соперники и конкуренты ИМБП (Институт медико-биологических проблем). Чувствовалась ревность неучастников эксперимента. Но и от их позиции получилась огромная польза. Известный профессор НИИ АКМ, автор многих книг, в том числе и художественных приключенческих, доктор медицины Хачатурьянц в качестве вопроса выдал утверждение, что никакими средствами на земле воспроизвести факторы космического полёта полностью невозможно. Я с этим спорить не стал, быстро согласился, стал говорить о необходимости продолжения исследований в сторону углубления и приближения к реальности и предложил включить в решение конференции прошение к Правительству о выделении в интересах "Бурана" двух мест в космических аппаратах "Союз". Таким образом мы вооружили пробивного И.П.Волка и министра И.С.Силаева для положительного решения этой проблемы. В результате двое "буранных" слетали в космос на "Союзах" в качестве инженеров-исследователей: И.П. Волк в августе 1984 г. и А.С. Левченко в декабре 1988 г. Разумеется, с основательно поставленным послекосмическим экспериментом на двух летающих лабораториях МиГ-25 и Ту-154 в качестве аналогов "Бурана".
Таким образом, проведенный начальный этап исследований новой, поставленной практикой сложной научной проблемы и сопутствующие ему вышеописанные события имели существенное значение для дальнейшего хода работ. Они являлись, в определённом смысле, научной, технической, психологической и социальной платформой для дальнейшего развёртывания, углубления и расширения исследований в этом направлении. Был получен довольно существенный импульс. Во-первых, признание и одобрение наших инициатив широкой научно-технической общественностью, и высказанное на конференции желание представителей других предприятий и организаций сотрудничать с нами, что само по себе сильно вдохновляло и ободряло. Во-вторых, успех конференции при участии столь известных и солидных людей вызвал резонанс внутри института в сознании многих причастных и пока не причастных к "Бурану" исполнителей и руководителей разного ранга и подвигнул их на инициативное способствование нашим работам и желание включиться в работу по этой тематике. Например, к.т.н., бывший сотрудник нашей лаборатории, зять профессора А.М. Знаменской, перешедший с повышением в должности в вычислительный центр А.И. Фальков сильно возгорелся желанием участвовать в создании наземного пункта управления, очень важного звена одного из контуров разработанной нами иерархической структуры управления полётом. После "случайной" встречи со мной в столовой он со своей лабораторией активно включился в работу, что принесло большую пользу общему делу. Наземный пункт управления, сотворенный по их инициативе, переименованный позднее в ПУЛЭ (пункт управления лётным экспериментом), сыграл основополагающую роль при отработке штатной системы управления на летающей лаборатории и горизонтальных лётных испытаниях (ГЛИ) самого изделия. В-третьих, зафиксированный высоким собранием успех первого этапа вселил в молодых сотрудников сектора веру в значимость их труда, свои силы и добавил много энтузиазма и самоотверженности. Я только опасался и бдительно следил за тем, чтобы вдохновляющая вера в свои силы не переросла в предательскую веру в себя (самоуверенность). Для некоторых из них, особенно, выпускников Физтеха, такая опасность была вполне реальной.
Мы отметили прошедшее мероприятие после работы пикником на природе (все-таки июнь). Конечно же, вместе с лётчиками. Никто не скрывал радостного состояния души и удовлетворения от проделанной работы.
Вдвоём против армады
… А нынче нам нужна одна победа, одна на всех.
Мы за ценой не постоим!
И вот наступило 5 ноября 1984 года. Польскому утром приходит телефонограмма от министра с приглашением на совещание в 18.00. И чтоб захватил с собой Мельникова. Раньше Силаев приглашал меня через Волка. Не знаю до сих пор, что меня заставило отнестись к этому серьёзно. Сказав Польскому, что буду добираться с Волком, чтоб он не беспокоился, я, не дожидаясь обеда, отправился домой, принял ванну (в ванне хорошо думается), слегка пообедал и… лёг спать (!) Проснувшись, звоню Игорю на работу, его там нет, и никто не знает, где он. На всякий случай, без всякой надежды, звоню домой. Удивлённая жена Валентина говорит обескураженным голосом: "Коля, он принял ванну и теперь спит. Никогда такого не было, чтобы он спал в рабочее время. Что он работал иногда ночью - такое было, а вот чтобы спал, когда надо работать, не было". Я попросил, чтобы он позвонил мне домой, когда проснётся, и стал приводить в систему разноплановые мысли, собрал несколько плакатов, хотя и не знал, могут ли они понадобиться. Позвонил Игорь, договорились, во сколько он за мной заедет на служебном "рафике". И вот мы уже в Министерстве с небольшим запасом по времени. У проходной встречаем Бюшгенса. Вид у него праздничный - всё-таки канун дня Октябрьской революции. Здороваемся. Увидев у меня плакаты, спрашивает: "Зачем так много бумаги? Нормальные люди к празднику готовятся" (знал бы он, какой праздник ему уготован!) Я ему отвечаю: "Хочу купить "Графа Монте-Кристо", макулатуру заготавливаю". Посмеялись.
Совещание началось вовремя, ровно в 18.00. Были приглашены руководители институтов, конструкторских бюро, начальники Главных управлений, заместители министра. От ЛИИ приехали трое: начальник института Миронов, зам. по науке Берестов и зам. по космической тематике генерал Манучаров. Силаев был вежлив, но строг и не скрывал свою озабоченность. Он говорил: "Сроки сорваны, и неясно до сих пор, когда же начнём ГЛИ (горизонтальные лётные испытания). Вы мне обещаете и постоянно не выполняете обещания, ссылаясь на якобы внезапно возникающие новые проблемы, а сами пытаетесь затравить учёного и уже вытеснили его из Лётного института. Спасибо, что А.А. Польский создал ему нормальные для работы условия и сохранил его. Теперь давайте его послушаем. Вам слово, Николай Степанович". Такая краткость и резкий старт были для меня полной неожиданностью. Перед принятием ответственного решения министр решил выставить под обстрел "тяжёлой артиллерии" и проверить меня в боевых условиях. В другом разе я бы растерялся. Но не зря я с утра почувствовал, что меня ведут, не зря размышлял в ванне, а затем спал. Автоматы мозга отрегулированы и работают как часы. Мысли мелькают молниеносно и упорядоченно. Пока шёл спокойно к специальному тросику для развешивания плакатов, твёрдо решил: никого не критиковать, ни на кого не жаловаться, но и не дипломатствовать, говорить открытым текстом всё, как вижу. За отведённые мне 20 минут попытался осветить всю проблему в целом, её основные ключевые моменты. Я говорил, что как специалист по автоматическому управлению ответственно заявляю: беспилотный корабль с людьми на борту с обеспечением необходимой надёжности при нынешнем уровне управленческой науки и техники ни мы, ни американцы сделать не в состоянии. Это имели в виду не только американцы при принятии принципиальных решений, но и в нашем проекте предусмотрено всё технически необходимое: два рабочих места для экипажа, три электронных индикатора в виде дисплеев и, наконец, сформирован отряд из лётчиков-испытателей высочайшего уровня. Всё это должно эффективно использоваться в интересах обеспечения заданного уровня надёжности. Однако на сегодняшний день этого нет. Для экипажа не нашлось функционального места в системе управления, и он не обеспечен необходимой информацией, с помощью которой он мог бы контролировать машину и, в случае необходимости, взять на себя её функции. Анализ системы автоматического управления показывает, что она остро нуждается в таких функциях экипажа. В процессе возвращения имеются очень вероятные состояния, из которых машина в принципе не может вывести и посадить корабль на ВПП (взлетно-посадочная полоса). Это так называемые "дыры" в области достижимости, о которых многим из присутствующих хорошо известно, так же как известно, что избежать попадания в них с необходимой вероятностью невозможно. Отводить экипажу в такой системе лишь функции по отработке команд, выдаваемых машиной, тем более нерационально и неразумно. Это с успехом может сделать автоматический сервопривод. Для коренного изменения принципов и алгоритмов функционирования потребуются слишком большие сроки. Поэтому мы предлагаем в помощь автоматической системе создать резервный контур, основанный на иных принципах функционирования на базе терминального управления или управления конечным состоянием. За счёт максимального использования специально подготовленного экипажа, техническая и программная часть контура может быть очень простой и потребовать совсем немного вычислительных ресурсов: около 3,5 миллисекунд в цикле бортовой машины "Бисер" и не более 10 Кбайт оперативной памяти. Для замыкания на экипаж необходимых информационных потоков разработаны следующие виды индикации. Они теоретически обоснованы, экспериментально отработаны и одобрены лётчиками. Лётчики являются полноценными участниками их разработки. Для создания такого резервирования есть необходимые наработки, поэтому при нормальной организации работы, оно может быть создано за один - максимум, два года.
По окончании доклада начались вопросы, вступила в бой "тяжёлая артиллерия", но вскоре всем стало ясно, что она палит холостыми выстрелами, обнаруживая у себя полное "отсутствие святого за душой". Больше всех неистовствовал Бюшгенс, особенно поначалу. Он же - зам. по науке головного института отрасли - ЦАГИ, академик, главный идеолог систем управления по всем летательным аппаратам и по "Бурану" в особенности. В течение многих лет перед всеми делал вид и докладывал министру, что уж по его-то части всё в порядке, "курируемые" им работы идут на высоком уровне. И вдруг такое. Надо срочно проучить этого зарвавшегося Мельникова. И он приступил к публичной порке. В менторском, назидательном тоне пытался вывести меня на чистую воду с помощью демагогической мути и не сразу сообразил, что у него это не получается, что ни вопрос - всё промашка. Не сообразил самолюбивый и самоуверенный академик, что поставленная министром цель совещания не та, при которой можно добиться "ясности как одной из форм полнейшего тумана". Бюшгенс только того и добился, что ввёл в грех довольно тупого чиновника, первого зам. министра Сысцова, который "отвечал" за "Буран". Он стал помогать Бюшгенсу, ссылаясь на регулярно проводимые им оперативки, и невольно превращался в унтер-офицерскую вдову, которая, как известно, сама себя высекла. Силаев внимательно и напряжённо следил за ходом дискуссии и не позволял ей выйти из концептуального делового русла, пресекая все попытки перейти на личности и затащить меня в привычную для многих подворотню. Ближе к концу врубился зам. министра по науке профессор Л.М. Шкадов, он же начальник 10-го отделения ЦАГИ, он же общеизвестный специалист по управлению возвращением космических аппаратов, подобных "Бурану" типов, когда-то защитивший на эту тему докторскую диссертацию. Ему показалось, что он сможет усечь меня по существу, и попал впросак на виду у всего честного народа. "Как же Вы берёте за аргумент управления DНэ, если он сам неоднозначен и зависит как от высоты, так и от скорости, причём не от упоминаемой Вами приборной скорости, а истинной? Тут у Вас крупная нестыковка". Я ответил: "Вы совершенно правильно говорите, но при имеющей место быть постоянной приборной скорости две зависимости: истинной скорости от плотности воздуха и плотности от высоты сводятся в одну однозначную нелинейную зависимость полной механической энергии от высоты. Отсюда и DНэ". Взял в руки мел, подошёл к доске, написал две формулы и свёл их в одну. Шкадов от удивления раскрыл рот, но ничего молвить не сумел. Он позже, через несколько дней сокрушался публично: "Как это я погорел? Мельников купил всех своей DНэ". Справедливости ради, никого я не покупал и покупать не собирался. А его вывод свидетельствует лишь о том, что, став высокопоставленным чиновником, он давно перестал быть учёным, но в глазах непросвещённой общественности продолжал им оставаться. После яркого провала Шкадова, - последней надежды враждебно настроенной публики, - вопросы прекратились. Такая концовка многих сильно впечатлила. Шкадов, подобно А. Матросову, пытаясь собой закрыть брешь, преподнёс невольно мне подарок прямо-таки с царского плеча. Умный опытный игрок Лозинский, сообразив, что в его колоде нет козырей, а простые фишки или фальшивые козыри тут не сработают, смиренно молчал аки ангел, ну хоть прямо на небо.
 Иван Степанович Силаев, Герой Социалистического Труда, министр авиационной промышленности (1981-1985 гг.), заместитель председателя СМ СССР (с 1985 г.), первый Премьер-министр России |
Приступили к обсуждению. Набравшись терпения, Силаев "позволил" в принудительном порядке выступить всем основным представителям. Бюшгенс в своём выступлении изложил позицию, прямо противоположную той, которая час назад явно проступала в его вопросах и репликах. Он начал меня хвалить, говорил, что всё здесь обсуждаемое ему известно, всё делается и будет сделано под его руководством. Это смутило даже некоторых его дружков. Сысцов начал нести какую-то околесицу, не имеющую никакого отношения к обсуждаемому вопросу, но Силаев, не церемонясь, усадил его. Что-то подобное, совсем не по делу, говорил принудительно поднятый Миронов. То ли оправдывался, то ли нападал - не понятно. На него жалко было смотреть. Его зам. по науке Берестов даже не попытался выручить его, взяв хоть что-нибудь на себя. Молчал как рыба. Зачем надо было приезжать в таком случае? Лозинский занял дружескую ко мне позицию, учуяв опытным нюхом, куда дует ветер. Он говорил, что давно знает меня и мои работы и очень рассчитывает на мою помощь. А что там происходило в ЛИИ - это его не касается. В конце обсуждения дружественно к нам настроенный начальник 12-го Главного управления, специально созданного под "Буран", товарищ Король посчитал полезным для себя сделать совсем не холостой выстрел по расползающейся в панике во все стороны армаде. Взяв слово по своей инициативе, он заявил, что давно уж пора разобраться с тем, что происходит в ЛИИ и не только в ЛИИ. Всем было понятно, что он имеет в виду прежде всего ЦАГИ и "Молнию". Он попросил министра дать ему поручение подготовить и доложить соответствующие материалы. Находящемуся в засаде со своим "гранатомётом" Волку Силаев так и не предложил выступить. Из-за отсутствия необходимости. Зачем? И так всё прозрачно. И слава Богу, потому что Игорь оставил свои материалы для выступления в "рафике".
Наконец, уже около половины десятого Иван Степанович стал подводить итоги. Своим видом, аурой и настроенностью напоминал Робеспьера в революционном Конвенте. Говорил жёстко и вдохновенно. Раздал "всем сёстрам по серьгам". Обращаясь к своему заму по науке, сказал, что тот слишком хорошо устроился. Невинен, аки младенец, не обременённый ни заботами, ни осведомлённостью о проблемах, ни о путях их решения. Надо с этим кончать. Затем взялся за Бюшгенса. "Георгий Сергеевич! Вы мне неоднократно докладывали, что Мельников мутит воду, мешает работать, вопросами стремились растерзать его, а когда не вышло, то, оказывается, что Николай Степанович работает чуть ли не под Вашим руководством в полном согласии. Что Вы прыгаете с одной стороны баррикад на другую в зависимости от направления ветра? Это неприлично. Вы же - академик. Где же Ваша научная и человеческая принципиальность? Займите хоть какую-то позицию, хоть неверную, всё равно будет лучше, чем так прыгать". Такой головомойки академикам, думаю, никто никогда не устраивал. Другим тоже досталось, но, конечно, не так. В конце он поблагодарил Польского за гражданскую позицию, благодаря которой так нужная работа не была разрушена, а затем объявил своё для кого-то неожиданное (для меня, например) решение: "С завтрашнего дня товарищ Мельников больше в НИИАО (НИИ авиационного оборудования) не работает. Я перевожу его в ЛИИ на должность заместителя начальника ЛИИ с правами первого по аэрокосмическому направлению. Его бы надо было сделать начальником ЛИИ, но я не хотел бы перегружать его второстепенными вопросами. Дело слишком серьёзное и требует предельной концентрации. А ваша главная задача, товарищ Миронов, - обеспечить необходимые условия Николаю Степановичу для эффективной работы". Миронов как-то трепыхнулся, что не осталось незамеченным министром. "Вы что, не согласны? В таком разе я тут же освобожу Вас от должности". Миронов застыл в покорной позе. Обращаясь к Лозинскому, министр сказал: "Отныне все изменения в системе управления Вы будете согласовывать с Николаем Степановичем. Других это тоже касается". Мне кажется, тут Иван Степанович увлёкся и совершил ошибку. Во-первых, несмотря на то, что была командно-административная система, он превысил должностные полномочия и таким образом вооружил шайку козырями против себя. Во-вторых, он снял с Лозинского ответственность, что тому и требовалось.
На такой ноте совещание было закончено. Тройка из ЛИИ исчезла мгновенно, ни с кем не попрощавшись, так что никто и не заметил. Иван Степанович подозвал меня и поблагодарил за сегодняшнюю хорошо сделанную работу. Все другие с дежурными лицемерными улыбками стали меня поздравлять. Выделился хитрый, умный, опытный игрок Лозинский. Он громко акцентировано произнёс: "Ну, друже, я себя поздравляю, а Вам сочувствую". Все посмеялись. Но таким остроумным способом Г.Е. выразил "сухой остаток" совещания для себя и для меня. Кто-то ещё заметил, что Польский был единственным, кого Силаев похвалил и поблагодарил, и единственного его же ограбил. Остальные ведь отделались лёгким испугом.
Тучи начали сгущаться и над нами и над нашими работами и над "Бураном" в целом. Надежды были лишь на то, что ряд работ набрали такую инерцию, что остановить их этим карликам будет не так просто. Например, было Постановление правительства о выделении в интересах "Бурана" двух мест в кораблях "Союз" с проведением послекосмического эксперимента. И. Волк слетал в 1984 году. Следующим был А. Левченко, и он уже начал космическую подготовку во всех её особенностях и видах, чтобы успешно слетать в космос в декабре 1987 года и сразу после полёта профессионально выполнить два предпосадочных манёвра с бездвигательными посадками на ЛЛ. Послекосмический эксперимент в этот раз готовился весьма тщательно и, в отличие от эксперимента 1984 года, проводился специалистами, участвовавшими в разработке методики исследования влияния на функции экипажа факторов космического полёта, имитируемых на водно-иммерсионном стенде ИМБП в 1980-81 годах, и проводился он на аэродроме ЛИИ в Жуковском, а не в Ахтубинске. На полную мощность работали все службы наземной поддержки и, прежде всего, пункт управления лётным экспериментом (ПУЛЭ), на котором профессионально взаимодействовали с испытуемым лётчиком глубоко владеющие проблемой штурманы-испытатели Герои России Г.Г. Ирейкин и Л.С. Попов. Так что А. Левченко был обеспечен всем необходимым и, в отличие от И. Волка в эксперименте 1984 года, мог заниматься лишь своими обязанностями и предельно сконцентрироваться для выдачи "на-гора" необходимого результата.
Ну, а начинался эксперимент, как и первый, на месте приземления в Казахстане, вблизи города Аркалык, где после приземления спускаемого аппарата и его вскрытия с использованием спецбригадой монтажных ломиков, необходимо было решить непростую задачу: вырвать испытателя из рук чрезмерно заботливой медицины, вовсе не обремененной интересами эксперимента, а строго придерживающихся традиций, привычек и инструкций. И тут решающую роль сыграл А.А. Леонов в качестве заместителя научного руководителя эксперимента. Я не представляю, как бы мы справились с этой задачей без него.
Но теперь всё по порядку. Мы с И. Волком и бригадой ЛИИ прилетели в Аркалык за два дня до ожидаемого возвращения на землю "Союза" с космонавтами Ю. Романенко, А. Александровым и А. Левченко, если мне не изменяет память, 25 декабря 1987 года. Мороз был 28? и сильный ветер, в день работы 27-го превратившийся в настоящую пургу. От обморожения с трудом спасали меховые куртка, брюки и ушанка. А.А. Леонов прибыл за день до нас, и как человек, для которого хорошо известны эти места, ставшие совсем родными после неоднократного возвращения из космоса, превосходно, даже чересчур, сыграл роль радушного гостеприимного хозяина с широкой хлебосольной русской душой.
К нашему приезду он успел съездить на охоту и настрелять из именного ружья, подаренного когда-то ему канцлером Германии Гельмутом Колем, всевозможно-всяческой дичи. В генеральской гостинице, где он жил с Сашей Лавейкиным, и куда поселили нас с И. Волком, в спецбуфете был накрыт шикарный стол с неимоверным количеством спиртного. А участников пира было всего лишь семь человек. Кроме обозначенных ещё три местных генерала. Порядок был таков, что подносили еду и меняли приборы военные в чине полковников и подполковников.
Водку до краёв наливали в огромные фужеры. Следил за их опустошением вошедший в азарт лично Алексей Архипович. Когда я решил, что такого фужера мне хватит на весь вечер, и после первого тоста отпил "всего лишь" граммов сто, это не осталось незамеченным бдительным, хорошо набитым оком хозяина. Он тут же обратил внимание общества на моё недостойное поведение. Он сказал: "Хорошо известно нашему народу, что не пьют, или пьют мало только хворые или подлюги. Я знаю, что ты не хворый. Так что мы близки к тому, чтобы сделать вывод, кто ты?" И далее в таком ключе стал меня доводить. А выпитые сто граммов уже начали действовать, и я клюнул на провокацию. "Я не хотел этого делать, но могу выпить больше тебя, если на то пошло" и демонстративно проглотил оставшиеся в фужере граммов двести водки. А затем пошло-поехало. В таком же духе он "отслеживал" Сашу Лавейкина, держа руку на его пульсе и всучивая ему очередной фужер. У Саши при полёте в космос случилась когда-то экстрасистолия, из-за которой, несмотря на то, что её удалось устранить вызванной для этого из Ленинграда группе экстрасенсов В.Б. Полякова, с которым мы тесно сотрудничали, врачи после бурных дебатов всё же приняли решение снять его с орбиты. И это невзирая на то, что он после поддержки экстрасенсов с земли стал чувствовать себя превосходно, а приборы медицинского контроля по телеметрии передавали абсолютную норму. Выступая потом перед огромной аудиторией в ЛИИ, Саша сказал о своем возмущении решением перестраховщиков от медицины. Ему сообщили о решении, когда он монтировал прибор, находясь в открытом космосе. С досады он так рванул гаечным ключом, что своротил головку болта. Это говорит о его тогдашнем физическом состоянии, и тем не менее.
Ну, а в нашем застолье экстрасистолия, слава Богу, не появилась. Так что эксперимент Алексея Архиповича с А. Лавейкиным прошёл без эксцессов, достаточно благополучно. Что же касается меня, то в своей жизни я ни до, ни после, такого количества спиртного не потреблял. А шикарная закуска, мне кажется, лишь затягивала процесс выхода из скверного состояния, в котором я оказался на следующий день. Помогли выйти из него лишь стужа и дикий мороз. Слава Богу, до работы было ещё более суток времени, чтобы очухаться.
В день приземления метеоусловия были таковы, что из соображений безопасности вертолётам А. Леонова и И. Волка, как людей государственной ценности, вылет запретили. Разрешили вылет вертолётам спасателей, медицины и вертолёту, выделенному мне, как научному руководителю послекосмического эксперимента. Но Волк и Леонов всё же подпольно устроились зайцами в грузовом отсеке моего вертолёта. Смешно и невероятно, но факт. Благодаря мастерству, профессионализму и опыту вертолётчика мы прибыли вовремя, практически вместе со спасателями и сквозь пургу наблюдали весь процесс "мягкой" посадки. Спускаемый аппарат, прежде чем был погашен купол парашюта, протащило с подпрыгиванием и ударами об землю метров двести. Глядя на этот шар совсем небольшого диаметра, я недоумевал, как там могут уместиться три здоровых мужика. А они там находились в скрюченном вокруг друг друга состоянии, подобно тройне в утробе матери.
После высвобождения космонавтов из спускаемого аппарата началось довольно нервное взаимодействие А. Леонова с многочисленной медициной по как можно быстрому заполучению А. Левченко для спецэксперимента. Дело осложнялось, с одной стороны, и одновременно упрощалось, с другой стороны, ещё и тем, что ответственность и права медиков разных организаций распределены слишком мудрёно. А таких головных ответственных на разных фазах космического полёта было трое: Институт медико-биологических проблем (ИМБП), НИИ авиационно-космической медицины (НИИ АКМ) и Центр подготовки космонавтов (ЦПК им. Ю.А.Гагарина). И это, не считая медиков нашего ЛИИ, которые вступали в свои права и ответственность лишь после доставки А. Левченко вертолётом на аэродром Аркалыка, где в готовности номер один его ждала динамически подобная "Бурану" летающая лаборатория Ту-154 № 108. Но для этого испытуемого необходимо было вырвать из цепких рук дотошной медицины. А те слишком рьяно придерживались инструкций, которые очень запутанно распределяли их функции, права и ответственность. Одни отвечали за достартовый период подготовки космонавтов, другие - за их состояние после посадки в корабль и полёт, третьи - после приземления и реабилитации. Нужно было воспользоваться стыковочными моментами и быстро увести А. Левченко в вертолёт, что блестяще осуществил Алексей Архипович, используя свой авторитет, силу и хитрость. Конечно, у нас были все формальные, законные основания, но были ещё и медики, работающие по привычке и по-своему стремящиеся выполнять инструкции, не во всем стыкующиеся с решениями о спецэксперименте.
Но, так или иначе, мы уже в вертолёте с бесценной "добычей" подлетаем к аэродрому, чтобы как можно быстрее доставить испытуемого на носилках в лежачем положении в ЛЛ (летающая лаборатория - аналог "Бурана", на котором проводились испытания) с работающими двигателями. Дверь закрывается, трап убирается, разбег, и мы в воздухе, берём курс на Жуковский.
 А.С. Левченко, И.П. Волк, Н.С. Мельников в кабине динамического аналога "Бурана" за несколько минут до начала послекосмического эксперимента |
Эксперимент проводился как важнейшая центральная часть исследований по определению влияния факторов космического полёта на сохранность навыков бездвигательного предпосадочного маневрирования по рассеиванию избытка полной механической энергии и посадки на ВПП в период острой реадаптации во время схода с орбиты и полёта на атмосферном участке. Эксперимент, разумеется, при всех условиях не мог быть чистым воспроизведением будущей работы экипажа на "Буране" во время спуска и посадки, когда функциональная деятельность лётчика по управлению совпадает по времени с периодом острой реадаптации. В эксперименте же с имитацией управленческой деятельности после посадки на летающей лаборатории период острой реадаптации и деятельность по времени несколько разделены. И это вынужденное разделение необходимо было сделать минимальным. Медики в результате своих исследований сделали вывод о том, что большая часть негативных влияний, накопленных в орбитальном полёте и на спуске сохраняется в течение нескольких часов. В эти часы мы и должны были уложиться с двумя полётами на ЛЛ: Ту-154 и МиГ-25, имитирующими бездвигательный предпосадочный манёвр и посадку "Бурана".
В интересах более полного сохранения указанных факторов в течение всего полёта из Аркалыка в Жуковский Анатолий Семенович был в лежачем положении по возможности без движений. И лишь при входе в зону аэродрома ЛИИ на высоте 11 км он поднялся и перешёл в кресло второго пилота для управления бездвигательным предпосадочным маневрированием и посадкой на ВПП. Первый пилот перевёл средний двигатель в режим реверса, выпустил механизацию, шасси и передал управление крутым спуском, напоминающем падение, Анатолию. Только с этого момента ему стала поступать информация с НПУ (наземный пункт управления) о его координатах относительно ВПП, которую он должен был совместно с показаниями приборов обработать для выработки стратегии управления. Никаких команд и подсказок как лететь ни от командира, ни с земли быть не должно. Только минимально необходимый объём информации, позволяющий решить задачу. Это тот самый трудный вариант управления с максимальной нагрузкой на экипаж, который много лет осваивался и отрабатывался. Сохранность этих самых ценных навыков после пребывания на орбите при перегрузках на спуске и требовалось объективно оценить.
Выбор типа манёвров по периодически поступающей дискретной информации с НПУ-ПУЛЭ (пункт управления летным экспериментом) и их исполнение наш друг и боевой товарищ выполнил отменно и после посадки Ту-154 незамедлительно перешёл на спарку МиГ-25. Его дублёр - Саша Щукин, в качестве командира, доставил самолёт в заданную точку на высоте 20 км, перевёл двигатель в режим малого газа, выпустил механизацию и шасси, и Толя начал управление крутым снижением по дискретной информации с земли. Все записи могли установить любые вмешательства командира или подсказки наземных штурманов. То и другое запрещалось. Только приборная информация и информация о положении с НПУ. Что делать, как лететь, чтобы попасть на ВПП с нужными параметрами полёта - соображай и отрабатывай сам в соответствии с методикой, в разработке которой сам же принимал участие.
Результаты обоих полётов, несмотря на оставляющее желать лучшего физическое состояние после пребывания в невесомости на орбите и последующие перегрузки на спуске, оказались по своим точностным и качественным характеристикам на уровне фоновых, показанных до полёта в космос в нормальном физическом состоянии. Это позволило сделать вывод о больших запасах ресурсов человеческого организма, которые при высоком уровне мотивации и ответственности могут быть активизированы и использованы в интересах достижения значимой цели. Полученные материалы дали нам достаточно оснований, что разработанный метод управления бездвигательной посадкой летательного аппарата с малым аэродинамическим качеством обладает высокой устойчивостью к факторам космического полёта и сохраняет свои преимущества при воздействии на экипаж перегрузок в фазе острой реадаптации.
Предстояло тщательно проанализировать и обсудить все материалы, сделать объективные выводы. Для этого необходимо было провести и послеполётный разбор отдельных деталей с главным исполнителем, для чего я удалился с Анатолием в отдельную комнату в апартаментах отряда на пятом этаже здания ШЛИ (Школа летчиков-испытателей) и пригласил ещё несколько специалистов. Толя был настроен на деловое обсуждение особенностей его работы, разумеется, в интересах дальнейшего. В этом смысле и его и моя позиция существенно отличались от ликующего, празднично настроенного народа. Были заранее уже накрыты столы, собравшиеся томились в ожидании пира и был не очень доволен ещё какими-то делами. Многие рассуждали просто: человек слетал в космос, получит Звезду Героя, чего ещё надо?! А зачем он летал в космос - это мало кого интересовало. Не учитывать этого мы не могли, томить людей жаждой не хотелось, поэтому наскоро провели разбор полёта и явились празднично настроенной публике.
Воспринимая усталым организмом и утомлённым сознанием ликующую атмосферу и праздную ауру, где особую активность и инициативу проявляли в основном те, кто не только имел к этому весьма отдалённое отношение, но и кого, мягко говоря, мало интересовало, что за работа была проведена, какова её идея, у кого она возникла, чего стоило воплотить её в жизнь тем же лётчикам отряда, я почему-то вспомнил:
 Заслуженный лётчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза Анатолий Семенович Левченко. Вечная память. |
- Для чего Христа распяли?
- Чтобы лишний праздник был!
У праздника, как и у работы, свои доминанты, свои специалисты и лидеры. Самую блестящую картину этого дал А.С. Пушкин, характеризуя претендентов на Людмилу, соперников Руслана:
"Один - Рогдай - воитель смелый, мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей. Другой - Фарлаф - крикун надменный, в пирах никем не превзойденный, но воин скромный средь мечей".
Подобные мысли спонтанно возникали, по-видимому, не только потому, что после ухода И.С. Силаева атмосфера над нами сгущалась всё более, и работать становилось труднее - нам к этому не привыкать, а было ещё какое-то совсем непонятное чувство тревоги, какой-то непонятный предимпульс вошёл в сознание. Я вспомнил про это состояние через полгода с небольшим, когда мы с И. Волком сидели у постели умирающего от опухоли головного мозга нашего боевого товарища и соратника Толи Левченко в госпитале им. Бурденко.
Всего через семь с небольшим месяцев после полёта в космос и выполнения уникального космического эксперимента в интересах так и не состоявшихся пилотируемых полётов "Бурана" заслуженный лётчик-испытатель СССР, Герой Советского Союза Анатолий Семенович Левченко ушёл из жизни 6 августа 1988 года. Вечная ему память!
До первого и единственного полёта в космос "Бурана" в беспилотном варианте 15 ноября 1988 года оставалось лишь 3 месяца и 9 дней. В его фантастической посадке на ВПП была немалая доля труда и профессионализма А. Левченко. Он, как командир второго экипажа будущих пилотируемых полётов, которые так и не состоялись, в поте лица вместе со своими товарищами трудился над решением задачи фантастической сложности - создание надёжного метода управления бездвигательной посадкой по невиданно крутым траекториям и её отработка в автоматическом и ручном режимах управления, требующая высокого профессионализма и незаурядного мужества.
|
г. Жуковский:
|
г. Раменское:
г. Москва:
г. Королёв:
Звёздный городок:
|
