Благотворительный фонд помощи многодетным семьям и детям-сиротам имени заслуженного лётчика-испытателя СССР, Героя Советского Союза Юрия Александровича Гарнаева "РУССКАЯ БЕРЁЗА"
ПОМОГИТЕ ВЫЖИТЬ
ДЕТЯМ ИЗ РУССКОЙ
ГЛУБИНКИ!!!
Здесь место для рекламы благотворителей
Подробности по ссылке >>>>>>>
Содержание номера
БЛОКАДА
- В декабре 41-го, - начинала бабушка неспешно и задумчиво, - в доме не осталось ни крошки, ни крупинки, ни одной вещи, которую можно бы было обменять. Желтоватые бумажки - карточки, по которым я ежедневно, отстояв по пять-шесть часов на лютом морозе, получала блокадные граммы - были нашим спасением.
...Однажды я вошла в нашу квартиру - и в глазах у меня потемнело: "Пакетик с документами"! Карточки, паспорт! Я же проверяла его при входе в парадную, я же сама положила его сверху... Выбежав на лестницу, я обшарила каждый угол. Хотя уже знала - напрасно.
Карточки не восстанавливаются. Военное время! До получения новых - четырнадцать дней...
Ребята делили крошки на ноже. Я заплакала, и они, уловив что-то, замерли, затихли.
Скоро нам уходить - осознала я. И им, еще не жившим, безгрешным - тоже. Им-то за что?
Вспомнилось, как в 1930-е годы умирали на вокзалах от голода убежавшие из обескровленных деревень крестьяне. Их было не принято замечать. В обмотках лежали они на полу, смирившиеся, безгласные - они не просили, не надеялись, а мимо спешили сытые, холёные горожане.
Обезбоженный мир отторгал изгоев, всех, кто не смог пробиться к кормушкам. Не стала ли их изоляция наказанием для нас? Не тогда ли пустила зловещие корни блокада?
"Пусть будет Твоя Воля", - инстинктивно взмолилась я. Любой порыв моментально отзывался резким упадком сил, и я в изнеможении опустилась на подушку.
В вязкой, насыщенной пустоте мне привиделось какое-то нечто, балансирующее на кончике иглы, и, как только оно упадет - нам уже ничто не поможет.
Но дивным образом не упало. Оно лопнуло на игле. Скорлупки разлетелись, и из него выпрыгнул усатый однорукий мужик в гимнастерке.
Он сердито уставился на меня и беззвучно произнес:
- Ладно, приходи, только заявление напиши.
- Куда? - также мысленно удивилась я.
- Знаешь мост на Обводном у Варшавского вокзала? - мужик крайне подробно стал объяснять маршрут, перечисляя улицы, номера домов, у которых нужно повернуть, чтобы добраться до загадочного здания, где он примет меня в кабинете № 8.
Удивительно, но утром я продолжала помнить весь этот немой диалог, казавшийся мне болезненной фантазией.
Идти мне было некуда, и, едва ли не крутя себе пальцем у виска, я отправилась по указанному пути.
Вскоре я заметила, что всё абсолютно точно, хотя я никогда не ездила в эту часть города, и подсознание не могло запечатлеть это. Дом, в который я должна была войти, оказался ни больше, ни меньше Главным Управлением по хлебозаводам Ленинграда.
Милиционер преградил дорогу.
- Я в кабинет № 8 по договорённости, - неуверенно сказала я и залилась краской.
Охранник спросил:
- Фамилия?
- Башко, - пролепетала я.
Он позвонил по местному и посторонился:
- Проходите.
Момент оказался неудачный: начальник, как две капли воды похожий на мужика из сна, отчитывал кого-то по телефону, держа трубку плечом, а единственной рукой перелистывал документы. Красный от гнева, он кинул на меня испепеляющий взгляд. Чувствуя себя не в своей тарелке, я едва не заплакала. Но приблизилась к нему и подала заявление. Продолжая орать, начальник стал быстро читать его.
Не прошло и минуты, как он взял какой-то бланк, размашисто чиркнул на нем резолюцию, тут же тиснул печать, протянул мне и знаком показал на дверь.
В коридоре, оправившись от стремительного приема, я решилась прочитать документ:
- Направление на хлебозавод № N. Посылаю вам лучшую сдатчицу хлеба Башко З.У. Главный уполномоченный...
От его титула у меня потемнело в глазах.
...Божия благодать превыше закона, превыше здравого смысла излилась на меня.
В отделе кадров взяли мою бумагу и тут же потребовали паспорт.
- Завтра не принесете - возьмем другую. Желающих - сами понимаете.
Восстановить паспорт за день! Об этом можно было и не мечтать. Но случилось главное - в этом мире смерти и смрада, где прохожие ели рвоту, ели землю, где дети перестали отличаться от стариков, где неподвижные пергаментные тела стали привычны, как головокружение, грязь, холод, - в этом мире я ощутила Присутствие.
Нам внушали, что Его нет. Нас оскопили материализмом. Но может ли обман длиться тысячи лет, претерпевая гонения, всякий раз оживая и укрепляясь вновь? Правда, осмеянная, казалось бы, уничтоженная, правда, данная нам Христом, неодолима, потому что она - часть нас самих.
...Дома я склонилась к Вале и увидела, что он грызет маленькую книжечку.
- Что это? Как это!
Я выхватила из рук малыша свой паспорт, который он чудом не успел безнадежно испортить.
- А это, - буркнул Олежек, - это в дверь кто-то сунул, а я дал Вале, чтобы он не царапался...
