Душа хранит

19 января исполняется 40 лет со дня гибели поэта Николая Михайловича Рубцова. Не буду рассуждать о том, что стихи Рубцова — выдающееся явление в русской поэзии ХХ в., что подобные гении рождаются, может быть, раз в столетие. Об этом скажут лучше меня литературоведы и критики. Мне бы хотелось поговорить о Рубцове с позиций простого читателя. Чтение стихов — акт чрезвычайно тонкий, это разговор души поэта с душой читателя — с моей душой. Что ей говорят стихи Рубцова, что он рассказал мне о себе в своих стихотворных строчках? Помню впечатление от перво­го же прочитанного у него: я заглянула в чистый источник:

Вода недвижнее стекла,

И в глубине ее светло,

И только щука, как стрела,

Пронзает водное стекло.

Душа поэта, словно озеро, в ко­тором отразилось то, что видел его поэтический взгляд. Свет­лый взгляд. В стихах Рубцова, первым это заметил Вадим Ко­жинов, много света. «Светлый покой опустился с небес», «В комнате моей светло / это от ночной звезды», «Звезда полей во тьме заледенелой, / остано­вившись, смотрит в полынью» — примеры можно множить и множить. Что же видел Рубцов, что особенно привлекало его внимание, какой свет хранил он в глубине своей души?

О вид смиренный и родной,

Березы, избы по буграм,

И отраженный глубиной

Как сон столетий,

Божий храм.

…Как будто древний этот вид

Раз навсегда запечатлен

В душе, которая хранит

Всю красоту былых времен.

В стихах Рубцова поразительно много храмов: в его поэти­ческом пространстве то и дело возникают церкви. Если вспо­минать строки, в которых они упоминаются, получится вну­шительный список. Приведу только некоторые: «Живу вблизи пустого храма / На крутизне береговой», «у церковных берез, / почерневших от древности», «И только церковь под грозой / молчала набожно и свято», «Купол церковной обители / яркой травою зарос». Эти стихотворения писались в годы господства атеизма, когда большинство храмов было закрыто, и многие могут возразить, что храмы в восприятии Рубцова были частью «красоты былых времен», неким культурно-историческим на­следием, отголоском древней Руси:

С моста идет дорога в гору,

А на горе — какая грусть!

— Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь.

Какая жизнь отликовала, Отгоревала, отошла!

Но, как правило, в стихах Николая Рубцова слышатся печаль­ные интонации и скорбь не только о храмах как памятниках культуры, но о поруганной Божьей красоте, поруганной душе России. И от этого так печально звучит лира поэта:

Россия! Как грустно!

Как странно поникли и грустно

Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!

Пустынно мерцает померкшая звёздная люстра,

И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный,

Пропал, как виденье, меж этих померкших полей,

— Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

К слову сказать, если бы Рубцов дожил до наших дней, обо­значивших прямую связь между теми, кто растоптал царскую корону и разрушал церкви, он, думается, не написал бы по­следних двух строк. Вопрос о том, был ли поэт крещеным, много лет вызывает спо­ры. Решить его окончательно едва ли возможно, потому что документов и прямых свидетельств на этот счет нет. Но есть факты, которые нельзя не учитывать. Писатель B.C. Белков, опираясь на свидетельства односельчан, писал, что бабушка поэта, Раиса Николаевна, ходила со своей невесткой, Шурой, в церковь села Спасское, через речку Стрелицу. В этой церкви крестили, венчали и отпевали всех Рубцовых. Шура, Александра Михайловна, мама поэта, пела в церковном хоре. Едва ли сердце верующей женщины не подсказало ей крестить сына. Еще одно обстоятельство, на которое почему­то никто не обратил внимание. Коля Рубцов родился 3 января. 6 января Православная Церковь чтит память сербского святого преподобного Николая Монаха. То есть очень похоже на то, что Коленьку Рубцова назвали по святцам. 

Конечно, поэт не был воцерковленым. Но кому было его воцерковить, если Александра Михайловна умерла, когда мальчику было шесть лет, а отца призвали на фронт. Сироту отправили в детский дом — сначала в Красково, а потом в Тотьму. 70 граммов овсяного хлеба и тарелка супа — весь рацион детдомовца в годы войны. Мальчик мечтал, что папа вернется с фронта и возьмет его в родительский дом. Но отец завел другую семью и не взял в нее Николая. Потом Рубцов по-христиански простит своего отца, помирится с ним, станет встречаться. В 1962 г. Михаил Андриянович Рубцов умрет от рака. Сын придет на похороны. Прямых доказательств религиозности поэта, пожалуй, нет или, точнее, есть одно, о котором речь впереди. Но все же есть факты, которые трудно объяснить, считая Рубцова чуждым православной вере. Жители села Никольское рассказывали, что Рубцов часто приходил на берег Тотьмы к руинам церкви, от которой сохранилась каменная стена с фризами. К ней мужики пристроили другие — бревенчатые, соорудили там пекарню. Вся эта конструкция держала на себе церковный купол, с дыркой от маковки. На куполе по сей день сохранились фрески с изображениями евангелистов. Рубцов часами, до глубоких сумерек, неподвижно сидел здесь под благословляющими взглядами святых. Может быть, в такие часы родились его строки:

Россия, Русь, куда я не взгляну,
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы.

А его знаменитое «Россия, Русь! Храни себя, храни» разве не перекликается со стихирой «Русь Святая, храни веру православную». Рубцов как бы вторит этой молитве, взывая к родине. Его любовь к отчизне, созерцание красоты русского пейзажа всегда проникнуты живым религиозным чувством:

В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Ферапонта
Что-то Божье в земной красоте.

В этом стихотворении — «Ферапонтово» — поэт ведет речь о святом Ферапонте Белозерском, в ХIV в. основавшем примерно в 20 верстах от Вологды Ферапонтов монастырь:

И однажды возникло из грезы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как березы,
Диво дивное в русской глуши!

и о великом иконописце Дионисии, последователе Андрея Рублева:

И небесно-земной Дионисий,
Из соседних явившись земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, не бывалой досель...

Косвенным свидетельством религиозности Рубцова можно считать факт, изложенный в показаниях суду его убийцы Людмилы Дербиной о том, что перед тем, как она задушила поэта, рухнул стол, на котором стояли иконы, одна из них, образ Николая Чудотворца, раскололась пополам. Есть довольно убедительная точка зрения известного рубцововеда Юрия Кириенко-Малюгина, что Дербина, желая психологически воздействовать на суд, нарочно окружила свое преступление мистическим мраком, чтобы показать его как бы роковую предопределенность. Но в данном случае для нас важен сам факт: в квартире Рубцова была божница. Перечитаем его стихотворение «Конец». Последний разговор умирающей старушки с мужем, в котором она итожит свою жизнь. «Легко, легко, как дух весенний / жизнь пролетала перед ней». Понятно, что судьба ее не могла быть легкой в те годы, но в ее воспоминаниях — только радость, только благодарность Творцу: «Все хорошо, все слава Богу». Это стихотворение, как и все творчество Рубцова, озарено любовью к человеку, и в этой любви светит подлинно христианский свет. Вот он, замерзший, зимним днем приходит странником в деревенскую избу на огонек. Ему отворяет старая женщина. На войне она потеряла близких, об этом говорит поэту «сиротский смысл семейных фотографий» на стене. Но вся немыслимо трудная жизнь, которая уже в ней догорает, не озлобила ее. Она задает гостю единственный вопрос: будет ли война? Выпадут ли другим те скорби, которые она пережила? Гость хочет заплатить за ночлег, но слышит: «Господь с тобой, мы денег не берем». Поэт чувствует это христианское по своей сути отношение к человеку, и в нем возникает ответное чувство:

За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью.

Рубцов хранил свет этой любви в своей чистой душе (До конца до тихого креста / Пусть душа останется чиста) и нес ее читателям, делился с ним своей любовью к родине, ее людям, устремленностью к Богу. Русский читатель услышал его голос, и платит ему всенародной любовью.