Крепкая отцовская рука

Для каждого человека его родословная — это источник его силы.

Вот уже более десяти лет скрупулёзно собираю по крохам сведения об истории моего рода, моего генеалогического древа, о моей родословной. Надо сказать, вовремя хватился! С тех пор в вечность ушло, по меньшей мере, десять представителей нашего рода, которые устно и письменно снабжали меня сведениями о его истории. Свои размышления на эту тему я изложил в статье «А вы пишете свою родословную?» («Русская берёза», № 11(29), ноябрь 2011 г.). Речь в ней шла о далёких, вплоть до десятого колена, моих предках. Формат газеты не позволил мне поделиться размышлениями об отце и в более широком смысле – о наших с вами отцах. К слову, совершенно не приемлю принесённое с Запада на нашу родную почву «новшество»: обращаться к человеку, независимо от его возраста, лишь по имени, не называя отчества. Тем самым, мне кажется, от древа рода отсекается, несомненно, самая важная, главная, кровная ветвь, непосредственно давшая жизнь каждому из нас. Не говорю уже о том, что производным от слова «отец» является высокое и святое понятие «Отечество». Итак, пусть они там, на своём «цивилизованном» Западе, называют друг друга по именам. А мы, по сложившейся национальной традиции, будем добавлять к ним «Иваныч», «Петрович», «Николаич» — пусть отцы живут вместе с нами столько лет, сколько нам назначил Господь.
Уже более шести десятков лет берегу и храню, как скряга, золото и бриллианты — всё, что осталось от отца. Среди его документов карманного формата «Красноармейская книжка» отца бойца 2го стрелкового батальона 786го стрелкового орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого полка. Она сохранилась в таком хорошем состоянии, как будто ещё вчера её вручил моему родителю командир в коротком промежутке между ожесточенными боями. Вверху, над фамилией бойца, — по-военному чёткий и грозный, продиктованный суровыми условиями военного времени, приказ: «Красноармейскую книжку иметь всегда при себе. Тех, у кого нет книжек, задерживать».
Время от времени перелистываю эту книжечку, читаю скупые записи в ней, и душа наполняется гордостью: в грозную пору нашествия кровавого Гитлера на нашу страну моей отец проявил отвагу и героизм, пусть и не был удостоен самых высоких званий и боевых наград. Узнаю, что в августе сорок четвёртого он был награждён медалью «За отвагу» за перевозку раненых бойцов через реку Днестр под шквальным, массированным огнём противника, а в апреле победного года — медалью «За боевые заслуги» за бои северо-восточнее озера Балатон. Из мемуаров полководцев и участников этих боёв знаем, с какой фанатической яростью здесь сопротивлялись нашей армии гитлеровцы и хортисты в предчувствии близкого конца.
К дорогим моей душе боевым наградам отца ещё добавлю, что красноармейцу П. О. Речмедину объявлено много благодарностей Верховного Главнокомандования. Конкретно: за взятие Карпатского хребта; за прорыв сильно укреплённой обороны противника северо-восточнее Будапешта; за выход к реке Дунай севернее столицы Венгрии, воевавшей на стороне фашистской Германии; как участнику обороны юго-западнее Будапешта и боёв за овладение целым рядом венгерских городов. И ещё один подвиг, не отмеченный в военных документах отца: рискуя жизнью, он вынес с поля боя тяжело раненного полковника под шквальным огнём противника. В моём домашнем архиве сохранилось несколько послевоенных писем от этого командира, в каждом из которых он вновь и вновь благодарил отца за то, что тот спас ему жизнь, горячо молился за него Богу.
Накрепко запечатлелся в моём сознании июньский день сорок пятого в мамином родовом селе. Я сижу на дороге, что за нашей избой, играю в густой, тёплой пыли, пересыпаю её с ладони на ладонь. И вдруг сзади кто-то внезапно подкрался ко мне, поднял крепкими руками вверх, и я оказался в тисках какого-то сурового на вид, худющего и загорелого чужого дяди в выцветшей гимнастёрке и пилотке. Он горячо покрывает моё чело, глаза поцелуями, прижимает меня к своей груди, но я, как пойманная рыбёшка, пытаюсь выскользнуть из рук незнакомца, отчаянно работая локтями и ногами. В этот миг из избы, на ходу вытирая слёзы счастья, выбежала мама. Видя, как отчаянно бьюсь я в объятиях чужого дядьки, успокаивает: «Глупенький, глупенький мой мальчик, видишь, не узнал и испугался. Да это же твой папа с фронта вернулся». Счастливые родители пошли в избу. Младшие мои братья Лёня и Витя, мал мала меньше, игривые и доверчивые, как щенки, ничуть не смущаясь, взобрались на колени «чужого» дядьки, ощупывая пряжку солдатского ремня, звякая его медалями и значками. Я же, шестилетний, сидел в сторонке на скамейке и исподлобья посматривал на человека, которого мать почему-то назвала моим отцом. Пройдёт ещё немало времени, пока я, наконец, преодолею чувство отчуждения от самого родного человека, переступившего порог нашего жилища после военной разлуки. Пусть войны никогда больше не разлучают отцов и детей. Как хорошо и надёжно ступать по земле, держась за отцовскую крепкую и надёжную руку!
Все эти годы в душе моей живёт неизбывная боль от того, что слишком мало времени мне довелось быть вместе с отцом. Мне было восемь лет, когда он в расцвете сил, в 39 лет, был злодейски убит оуновцами на Львовщине, куда приехал с востока учить детей. Если из этих восьми лет вычесть четыре, проведённые отцом на фронте, то вообще получается самая малость. Тем не менее, и доселе он стоит передо мной, как живой, склонённый над книгами. Знаю о том, что слыл он лучшим школьным учителем химии в области, очень любил эту науку. На одном из фото он снят сидящим за столом, заставленным огромным количеством колб и реактивов. Мечтал поступить в аспирантуру, получил даже рекомендацию на учёбу в ней от одного из ВУЗов. Помню, как сейчас, спал он не больше четырёх-пяти часов в сутки, далеко за полночь в его комнате горел свет. Работал настойчиво и даже исступлённо над собой, стремился вобрать в себя как можно больше знаний, изучал не только свою любимую химию, но и основные европейские языки, был исключительно начитан.
Немалого в жизни достиг и я. Член Союза писателей России, лауреат литературных премий, меня охотно печатают солидные газеты и журналы. Чего же ещё желать? Часто думаю: а ведь моя тяга к чтению и познанию, трудолюбие — от моего отца. Да, у всех нас из рода в род перетекают гены лучших его представителей и прежде всего наших отцов и матерей. Помнить и чтить их — наше святое дело!