ГДЕ ЖЕ ВЫХОД?

«…Что нам делать, мужи братия? Петръ же сказалъ им: покайтесь, и да крестится каждый изъ васъ во имя Иисуса Христа для прощения греховъ; и полУчите даръ Святого Духа. Ибо вамъ принадлежитъ обетованiе и детямъ вашимъ и всемъ дальнимъ, кого ни призоветъ Господь Богъ нашъ» (Деяния святыхъ апостолов. Гл. II).

От Калуги до Москвы электричка идет около четырех часов.

Я ехала вечерним поездом. Вагон полупустой, тихий. Напротив меня сели трое ребят лет по тринадцать. С краю сел худощавый, чернявый и какой-то вертлявый: ему все казалось смешным, его так и тянуло подмигнуть и хихикнуть.

Напротив меня сел лобастый, светловолосый, с открытым взглядом серых, удивленных навстречу миру глаз. И третий — у окна, молчаливый, с глубоким темным взглядом.

Ребята вынули из сумки банки пива, выпили, поговорили о девочках в рамках приличия, сходили в тамбур, еще по банки пива вынули и сидели, изредка перебрасываясь словами и прикладываясь к жестянкам — зрелище невеселое.

Я с ними заговорила. И, когда «от избытка сердца глаголют уста», Господь дает, что сказать. Никогда раньше не говорила я так, как в тот вечер с ними. Спросила, не скучно ли им жить такой пустой жизнью: пиво, разговоры о девочках. \

Я говорила им о том, что мы, жены, — это плодородная земля, в которую сеют семя, чтобы человечество множилось, и что мужчины этого семени носители и хранители, и если семя истощается на ветер, а не для прямого назначения — деторождения, — то и человечество становится тощим, тощает.

И что великая ложь в том, будто надо испробовать многие варианты, чтобы найти свой, единственный. Это кощунственная ложь, потому что истощенный, удрученный, разочарованный и унылый, в конце концов, не захочет ничего чистого, станет циником, впадет в отчаяние сам и ввергнет в отчаяние доверившихся ему, и смысла жизни не увидит — все станет для него постылым.

Говорила-говорила о чистоте, о целомудрии, и так мне было жаль этих обманутых, околдованных злым лукавством деток, и так жаль было всех детей России. И горько от сознания того, что причина их жизненной трагедии — в нашем предательстве их, в том, что мы, взрослые, допустили нечисти разлиться по Русской Земле нашим малодушием и трусливым равнодушием. Так что безутешно плакало мое сердце, а детки так застыли: тот, что напротив меня, не мигая, глядел на меня круглыми глазами, и видно было, что мои слова он впитывает как губка, он забыл и руку с пивной банкой опустить, так и держал ее поднятой, а потом сказал, не меняя позы: «Вы кто?» — «Монахиня». — «Куда?» — «В Москву». — «Зачем?» — «Домой». Он поставил банку и продолжал, не отрываясь на меня глядеть.

А тот, что молча сидел в углу, вдруг негромко сказал: «Мы все это понимаем, но где выход?»

Теперь настал мой черед «отвесить челюсть»: «Бедные мои, бедные мои деточки! Прохожая тетя мимоходом решила поучить вас мудрости жизни, а для вас эти проблемы — ваша неугасающая боль, и вы не знаете, где обрести вам покой  все против вас, против святой чистоты врожденной вашей».

Не готовы мы к небесным беседам — тяжеловесны, хотя и мним о себе, что порхаем. Хорошо, на ум пришел старец, схиархимандрит Власий, к нему можно со всеми вопросами…

А когда они уже вышли, пришло на ум: «А ты сама, что ли, выхода не видишь?» — «Знаю Выход! Господь ведь открыл на все времена, на все случаи жизни, для всего человечества: «Человеком всегда будь. Для того ты и создан не зверем, не компьютером, не бесом — Человеком. Господь заповеди дал, научил, как жить. Всегда будь на высоте призвания. Будь! До смерти, как Сам Господь Иисус Христос не пошел ни на малейший компромисс, стоял в Правде и Истине до смерти, смерти же Крестной».

Значит, Бога любить, то есть все Горнее, Высшее; сострадать себе подобному — ближнему. Не блудить, не убивать, не лгать; родителей уважать — они твои жизненные корни. Да ведь десять заповедей — они нам с пеленок известны. В крови у нас, а все извращения — от больного воображения. Больного, да потому что нарушаются законы жизнетворные.

Спасибо вам, деточки наши, возвышенные душечки, что умудряете нас вашей болью.

Боже, помилуй Россию!