Первая Исповедь

Cтоял жаркий солнечный июльский денек. Девочки в ярких коротких платьицах рез­вились вокруг горки, бегая и прячась друг от друга, а потом звонко вскрикивая и разбегаясь по сторонам, как только к ним подбегала води­ла — та, что должна была передать свою «долж­ность» подруге по игре. Мальчишки, объезжая детскую площадку на ве­лосипедах изредка подергивали пробегавших мимо девчонок за косички, от чего веселого зво­на становилось еще больше в воздухе. Маленькая 5-летняя Анечка недалеко от песоч­ницы старательно помогала старшему брату Алексею построить красивый песчаный город. Не город, а целое государство, с башнями, мощ­ными стенами, красивыми теремами и домами. Много песка, времени и сил ушло уже у деток на эту работу. 10-летний Алексей старался с видом градского архитектора, то и дело вытирая пот со своего подрумяненного загорелого личика. — Ничего, осталось совсем чуть-чуть, и все па­цаны обалдеют! А девчонок я даже не подпущу, — гордо заявил Алексей вставая и оценивающе глядя на свою работу. — Даже моих подруг? — с горькой обидой в го­лосе произнесла Анечка. — Хм, малявки! Будут таращиться во все глаза, да еще свалится кто из них на мое творение, будет им тогда, — заявил Алексей. — Но я ведь тебе тоже помогала? — удивленно спросила Аня. — Да, ну и что? Задумка-то моя! Ты всего-то песка два раза в ведерке принесла, воды и камушков, а все железки, деревяшки и постройки нашел и сделал я, — почти не глядя на сестру, молвил Алексей. Аня еле слышно всхлипнула. Алексей задумался над тем, что еще можно было поправить у этого прекрасного города, чтобы удивить всех мальчишек, которые гоняли на ве­лосипедах и его словно не замечали, хотя и он был неплохой ездок. Просто велосипед стоит у бабушки, а он сейчас далеко от тех краев. Вдруг в кустах послышался какой-то странный шорох. — Что еще такое? — промолвил Алексей и уста­вился туда, откуда доносился шорох и непонят­ное лепетание и гуканье. Анечка открыла рот. Из кустов прямо на только что построенный песчаный город кубарем выкатились два голу­бя, то ли дерущихся, то ли уже подравшихся, но не до конца еще выяснивших свои отношения. Один был поменьше и слабее с раненым кры­лом, он волочил его полуоткрытым по песку, то и дело спотыкаясь и падая. Противник же, го­лубь постатнее и крепче, остервенело нападал на юнца и поклевывал несчастного собрата то в затылок, то в это раненое крыло, словно до­казывая тому какую-то его неправоту. Молодой голубь не сдавался, отклевывался от противника, но и вскрикивал и трепетал больше, так как имел уже рану, а тот — нет. В вихре песка они влетели в песчаный город Алексея, и словно два петуха на деревенском дворе продолжили свой некрасивый спор. Алексей тоже открыл рот от удивления. Такое он видел первый раз в жизни, чтобы миролюбивые голуби дрались и клевали друг друга. — Крошку хлеба не поделили? — с криком бро­сился на них Алексей, видя, как рушится послед­няя крепость его государства, — вот я вам! — Он поднял с земли несколько камней и с яростью бросил в пернатых. Голуби заклокотали и за­мерли. Раненый смотрел на своего противника, главарь же уставился на Алексея и через секунду, клюнув в затылок своего неприятеля, улетел. — Город мой разрушили, — отчаянно завопил Алексей и телом упал на руины города, с тем, чтобы схватить раненого безобразника. Голубь вырвался из крепких ручек Алексея и что было мочи попытался взлететь. Но крыло уже нача­ло истекать кровью и полноценного полета не получалось. Тогда он снова направился в кусты, подлетая, подпрыгивая, порхая и спотыкаясь, а Алексей уже не зная пощады беглецу бил по зем­ле руками чтобы ухватить его хотя бы за хвост.

Негодник, — кричал Алексей. Мальчишки уже скопились вокруг и ротозей­ствовали. Девочки прекратили свою игру и, вы­глядывая кто откуда, наблюдали за происходя­щим. Алексей забрасывал голубя камнями, а тот удирал от него в кусты.

Нельзя голубей обижать, — вдруг раздался красивый добрый мужской голос, — голубь — это Дух Святой, Бог накажет. Отец Василий, проходивший мимо, благословил крестом детей и продолжил свой путь в храм, ку­пола которого блестели за соседним домом.

Как же, накажет, — огрызнулся Алесей, — я этого «духа святого» с подбитым крылом сейчас прибью. Он разрушил мой город. — Нельзя так говорить, — заплакала Анечка, — Бог накажет, сказал батюшка.

Батюшке хорошо, его город никто не разру­шал, вот он и защищает этого разбойника, — кричал Алексей, лежа уже в кустах и подбивая притаившегося там голубя остатками камней.

Ты его убьешь, — кричали дети.

Что из того? — вторил Алексей, — заслужил. «Голубчик», — язвительно добавил Алексей. Вдруг голубь перестал возмущенно курлыкать. На площадке наступила тишина. Мальчишки стояли, как партизаны, боясь шелохнуться, дев­чонки были подобны статуям. Одна сестра Алексея стояла и тряслась от всхли­пываний и держа запылившиеся ручки на груди в молитвенном жесте.

Не надо, — почти хриплым голоском просила она брата. Алексей неожиданно встал, пнул последний ка­мень, который, перелетев через его голову, гром­ко ударился о горку, где стояли застывшие от удивления девчонки, раздавил до конца самую красивую башню в своем поломанном городе, презрительно глянул на него и направился злой и твердой поступью домой. Анечка теперь ревела навзрыд, а кто-то из маль­чишек, нырнув кусты и вытащив бездыханное тело голубя, объявил волнующимся присутству­ющим:

Мертв. Прошло лето. С наступлением сентября Алек­сей как обычно отправился в школу. И в одно осеннее утро, увидев священника-соседа, (того самого, который видел происшествие летом) подбежал с тяжелым портфелем к церковнос­лужителю и, радостно сложив руки одна в одну, сказал:

Благословите, батюшка, в школу иду учиться... Отец Василий остановился. Глянул на мальчика и ответил:

Не буду! Ты голубя убил. А это Дух Божий. Мальчик остолбенел: как? он до сих пор помнит этот день, того пернатого безобразника, раз­рушившего со своим противником его велико­лепнейший город, который он практически вы­строил сам, без существенной помощи сестры? «Не может этого быть, — думал Алексей, смотря вслед легко идущему священнику. — К тому же не я его убил, я его просто поколотил камнями, а он сам издох, раненый был!» После этой встречи то ли осень настала промоз­глая, то ли Алексей одевался недостаточно теп­ло, но мальчик быстро заболел и слег в постель.

Сначала пропустил три дня школы. Сестра Анеч­ка заботливо ухаживала за братом, таким тихим и смиренным. Ни слова от него обидного теперь не звучало — сущий ангел, не могла нарадовать­ся сестра и каждый вечер после мамы целовала его то в горячий, то в холодный лоб.

Я тебя люблю, — говорила она ему, а Алексей в полубредовом состоянии уже засыпал и не слышал слов сестры, разжимая кулачок с тетрад­кой, где описывал дни «своего выздоровления». Своеобразный дневник пациента. Которому с каждым днем становилось все хуже. Темпера­тура не спадала, дрожь шла по телу, губки были сомкнуты и веки тоже. Алексей стал походить на мученика или явно умирающего ребенка. Скорая ничего не смогла сделать, подтвердив, что это просто простуда. Скоро пойдет на поправку. Но по виду больного о поправке можно было не мечтать. Мать взяла больничный и целыми дня­ми не отходила от кровати ослабевшего сына, обливаясь слезами и улыбаясь, когда Алексей сквозь дремоту бормотал: «Пить». Анечка сломя голову неслась на кухню, наливала в свою любимую кружку братцу воды и бежала с надеждой сестры-милосердия к кровати боля­щего. Когда подносили кружку к губам, Алексей отворачивался и впадал в забытье. Анечка, глядя на маму и больного братца, однаж­ды не удержалась и спросила сквозь слезы: «Бо­женька хочет забрать к Себе нашего Алексея?» Мать нервно вскочила с постели выбежала из комнаты от слов дочери. Анечка своим маленьким чутким сердцем поня­ла, что да. Алексею становилось хуже. Приходившие врачи разводили руками и говорили, что это особый случай, и они все держат под контролем. А контроль был один: Алексей ничего не ел, не пил и словно таял на глазах. Однажды фельдшер из очередной скорой сказа­ла матери на пороге, тоном почти загробным и сочувствующим: «Если Вы верующая, пригласите мальчику свя­щенника», — и с опущенной головой вышла из дома. Матери сделалось невообразимо плохо, а маленькая Анечка упала перед образами на коле­ни и стала лепетать: «Боженька, не забирай брат­ца моего Алексея, он такой кораблик красивый нарисовал для класса и там крестик поставил, сказав, что там священник поплывет. Не забирай, я его очень люблю, кто будет со мной по вечерам в прятки играть?».... Мать в соседней комнате рыдала и набирала за­рубежный телефонный номер своей подруги­врача, последней надежды. Анечка подбежала к кровати, взяла за руку брата и со слезами прижала к своим лепечущим губам.

Го-луб-чик, — вдруг в полубредовом состоя­нии, не открывая глаз, молвил Алексей, — …го­лубь. Анечка притаилась. Она не верила, что за по­следние несколько дней брат шелохнулся и что­то прошептал внятное.

Мама, — громко закричала Аня, — Алексей сказал: «Голубь»! И рванулась к матери

Какой голубь, — дрожащим голосом произ­несла мать, на которой и без того лица не было.

Летом Алексей побил камнями раненого го­лубя, за то, что он разрушил наш городок, а тот потом умер, — изумленно выпалила Аня. Про­ходивший мимо священник сказал, что это Дух святой и Бог накажет Алексея. Мать с широко раскрытыми глазами уставилась на дочь и только молвила:

Ты знаешь, где живет этот священник?

Да, — бойко сказала Аня и взяв маму за руку, они обе выбежали искать отца Василия. А он тем временем возвращался домой со служ­бы из Храма Преображения Господня.

Что Вы, матушка? — удивился сосед, увидев в каком растрепанном виде бежала мать с доче­рью.

Батюшка, — молвила она, запыхавшись, мой сын у... (не смогла она произнести до конца сло­во, горе сдавило горло словно невидимой ру­кой). Нужно сына причастить, он болен и встать не в силах. Отец Василий что-то забормотал, глядя с  прось­бой на небо.

Завтра утром я буду у вас, матушка, — сказал священник и быстрой походкой направился об­ратно в храм.

В воскресное утро как-то необычно сияло сол­нышко, радостно пригревая всех вокруг, вместе со священником пришли ребятишки посмо­треть как себя чувствует Алексей, столько инте­ресного пропустивший в школе. Кто-то принес гостинцы и подарки. На выздоровление. Свя­щенник вошел в комнату и громко прочитал молитву «Отче наш». После этого глазеющую ре­бятню мать Алексея вывела из комнаты. В дверях осталась одна Анечка с надеждой смотрящая на умирающего брата и приближавшегося к нему священника. Отец Василий перекрестил ребенка и приложил ко лбу большой золотой красивый крест. Алексей сначала молчал, потом после слов ба­тюшки «Аминь» слегка шевельнулся и приот­крыв глаза увидел того самого отца Василия, что не благословил его по дороге в школу и после чего он сразу заболел... Мальчик остановил на нем глубокий, вопрошающе-печальный взгляд, попытался от­крыть рот, но губы были словно слипшиеся и ему пришлось напрячься чтобы, глядя на сестру, а потом на священника, сокрушенно сказать едва слышным голоском:

Батюшка, я голубя убил. — После чего при­крыл веки. Священник присел на постель, слегка наклонил голову, словно вслушиваясь в то, что ему еще мальчик скажет. Аня вышла из комнаты.

Я видел, Алеша, — со вздохом сказал отец Ва­силий, — это очень плохо. Алексей с покрасневшими щеками ответил:

Да. — Слеза покатилась на подушку. Он попы­тался приподняться в постели и не смог, только ручки сложил на груди и молвил:

А еще, — Алексей задумчиво после некоторой паузы уже почти внятно сказал, — у приятеля однажды ручку стащил. Священник, кивнув, сказал:

Да, и это плохо. Снова слеза покатилась по щеке Алексея.

Еще, — задумавшись, промолвил мальчик, — я маму не слушался и сестру обижал.

Знаю, Лешенька, — молвил священник. После этого мальчик разрыдался и долго не мог успокоиться, потом сказал:

У меня много плохих дел.

Говори, Лешенька, — сказал священник. Было видно, как Алексей сделал над собой уси­лие, и все же сказал бледными губами:

Я учительницу обозвал.... и девочку в школе линейкой ударил. Отец Василий как-то светло на него посмотрел, Алексей весь дрожал и потел, пытаясь то ли пот, то ли слезы вытереть с лица и бессильно вытяги­вал руки вдоль тела, чтобы больше не двигаться, иначе последние силы уйдут. Отец Василий спросил:

Ты больше так не будешь себя вести? Алексей, зажмурив глазки, отрицательно по­мотал головкой, и снова задрожала его нижняя губа, предвещая всхлипывания и рев. Священник благословил его, поцеловал в лоб и сказал:

С первой исповедью тебя, сынок. Твои грехи прощены. У Алексея засверкали влажные глаза, точно сия­ющие алмазы. Какие приятные слова сказал ему этот строгий священник. Он молча взглядом по­благодарил его и еле улыбнулся с облегчением. Отец Василий радостно подошел к своему порт­фелю, достал оттуда ларец неописуемой красо­ты и сказал торжественно, подходя к больному:

— Это Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Хри­ста. Причащается раб Божий Алексий. Мальчик со слезами радости на глазах прича­стился и заметно повеселел. Священник еще раз благословил мальчика, по­целовал в лоб и, поправив одеяло, подарил не­большую книгу, на которой со словами «Святая Троица» был изображен Летящий Голубь в лучах золотого света. На выходе из дома священник поцеловал и бла­гословил мать, дочь и еще раз комнату, где начал выздоравливать больной и радостно сказал: «По­здравляю, матушка, совершилось великое Таин­ство Преображения души Вашего ребенка, Ваш сын исповедался и причастился. Отныне здрав будет во веки!» И со словами: «Только пусть в голубей больше камни не бросает! Бог накажет!», — бодрой по­ходкой зашагал из дома.