Подберезовики. Дневничок одной большой приемной семьи

ПОТОМУ ЧТО Я — МАМОЧКА
Коротко остриженная девочка в голубой рубашечке — это моя Маля. В декабре 2013 года Малика со своими сестрами, братом и мамой попали в фонд «Русская Берёза» на реабилитацию. Мы пытались 4 месяца бороться за сохранение кровной семьи, но, к сожалению, мама ушла. Все четверо ее детей попали на воспитание в мою семью. В Центре профилактики социального сиротства был первый провал, мы не смогли спасти семью, хотя очень старались. Я приняла эту трагедию, как свою личную. Мне было безумно жалко детей, так как они могли быть рассеяны по возрастным категориям в разные детдома. Малю, скорее всего,  взяла бы какая-нибудь достойная семья, а старших, может, и не взяли бы. И Маля бы разлучилась со своими родными. В общем, мы решили забрать детей себе. Забрали мы их в мае, а в сентябре решили Малюсю отдать куда-нибудь заниматься. Уж очень она была вертлявая и гибкая. Отдали. Да не куда-нибудь, а на художественную гимнастику. С этого момента прошло всего несколько месяцев, а девчонку просто не узнать. Из маленького косолапенького полу-девочки полу-мальчика появилась красавица- принцесса. Когда она у нас выступает на соревнованиях, смотрю на неё, и не верится, что это та, бывшая Маля: какая выправка, походка, какие движения пластичные. Тренер говорит: если не будем лениться, из нас выйдет толк. Я очень на это надеюсь. Поэтому не жалею ни сил, ни средств. Спасибо еще огромное благотворителям, которые понимают, сколько стоит сейчас заниматься профессиональным спортом. И сами занятия, и экипировка. Конечно, очень хочется, чтоб Малька стала чемпионкой мира. Но на всё воля Божия. Я буду очень стараться, надеюсь, Маля тоже, а там как Бог даст. Лично для меня главная победа, когда ребёнку важно, чтобы я, МАМА, оценила, похвалила, пожалела, пришла на соревнования, чтобы  ребёнок, который год назад пережил тяжелейший стресс расставания с родной матерью, поверил мне. Вот эти слова: «Мамочка, смотри, как я умею!» — дороже всего на свете. Потому что стать настоящей мамочкой чужому ребёнку очень сложно. Такой мамочкой, чтобы делали что-то ради тебя, показывали тебе, махали тебе из спортзала или со сцены после выступления. И не по принуждению, а потому что ты — МАМОЧКА.

СЁМА, СЁМОЧКА, СЕМЁН
Трудно рассказывать о душевной боли ребёнка. Несколько раз я начинала писать про Сёму и не могла закончить рассказ. Просто нет сил. Мне кажется, если бы люди часто слышали истории детей-сирот, то и сирот бы у нас в стране не было. Потому что невозможно пройти мимо детского горя.
С Семёном мы познакомились в прошлом году. В детской больнице. Папу его собирались лишить родительских прав, а мама и так была лишена и находилась в тюрьме. Семён очень надеялся, что он только немного полежит в больнице и пойдет домой. Но его отвезли в интернат. Сотрудник органов опеки, который его отвозил, рассказывал, как Сёма плакал и просил: «Дяденька, не оставляйте меня здесь, пожалуйста!». Но сделать ничего было нельзя. Ещё тогда я задумалась о том, чтобы забрать Семёна. Он казался мне очень домашним ребёнком. Отец, хоть и злоупотреблял, в перерывах между злоупотреблениями, заботился о сыне. И, когда мальчика отвезли в интернат, отец добился того, чтобы его родительских прав не лишили, и Сёма все-таки вернулся домой.
А потом отец очень сильно заболел. И для того, чтобы Сёму не отправили в интернат снова, мы предложили оформить отца и мальчика в Центр профилактики социального сиротства. Отец мог спокойно лечиться, а мы приглядывали за Сёмочкой в Доме Милосердия.
В это время из тюрьмы вышла Сёмина мать. Она практически приползла в фонд на коленях и умоляла позволить ей увидеть сына, которого не видела 4 года. Мы, сотрудники фонда, конечно, все разрыдались и стали, в свою очередь, упрашивать органы опеки разрешить встречу мамы и сына. Тем более, что мать клятвенно обещала, что больше никогда сына не бросит и в тюрьму не попадет, восстановится в родительских правах.
Описывать встречу Сёмы с мамой невозможно. Потому что он так её ждал, так плакал, обнявшись с мамой. А мама говорила: «Теперь я тебя не оставлю, сынок!»
Сёма очень взбодрился, стал налегать на учёбу, чтобы порадовать маму. Мы хотели, чтоб мама почаще виделась с сыном, и поэтому взяли её на работу в фонд в отдел помощи заключённым.
Месяца три мы не могли на неё нарадоваться. Мы так надеялись, что она восстановится в родительских правах. Тем более, что у отца нашли еще одно серьезное заболевание, и он, от горя, видимо, опять начал злоупотреблять. Вроде всё шло хорошо. Мама сказала Семёну, что отложила деньги, и в назначенный день купит и привезёт ему планшет.
Больше она не приехала...
Семён сначала очень ждал, переживал безумно. А потом вдруг сник. Перестал со всеми общаться. Как-то няня позвонила нам и испуганно сказала: «Сегодня застала Сёму с ножом. Он сказал, что зарежется, потому что никому не нужен, и в детдом не пойдёт». И это в 7 лет!
Ну, тут я уже не стала ждать, оформила документы и забрала Семёна к нам в семью. Состояние у него было ужасное. Он ничего не хотел. Ни учиться, ни мыться, ни играть. У мальчишек он нашёл сломанный телефон, взял его себе, забивался куда-нибудь в угол и «звонил» своей маме.
Когда заживёт и заживёт ли вообще рубец на сердце у бедного ребёнка, я не знаю. Мне стали советовать: ведите его к психологу, к психиатру, но я понимала, как мать, что врачи тепла не дадут. И, если он от меня это тепло не почувствует, из него вырастет камень. Равнодушный, злой, и, самое ужасное, навсегда утративший веру в людей.
А недавно он стал называть меня мамой...

СВИДАНИЕ
12 июня — день памяти моего любимого дедушки Павла Федоровича Антонюка. Дедушка растил меня с раннего детства, так как родители мои всё время работали. Дедуля был самым близким человеком в моей жизни. Он и умер на моих руках после тяжелой болезни в 2001 году. Похоронили мы его вместе с папой на Островецком кладбище. Обычно я всегда приезжаю во дни памяти на могилки к своим близким. По-возможности со мной ездит кто-то из детей.
В этом году именно 12 июня поехать на кладбище мы не смогли. Но зато поехали на следующий день. В этот раз мы ездили вместе с моими приемными детьми. У некоторых из них тоже уже умерли близкие, но мы даже не знаем, где они похоронены,  и не можем никого навестить. Поэтому всегда молимся о них на могилке моих родных в надежде, что все наши близкие нас услышат, ведь мы о них помним.
По дороге, пока идем к могилке, разглядываем разные памятники. Есть у нас на кладбище очень трогательные произведения. Как знаки вечной скорби. Размышляем о том, почему так много молодых умирает, как это горько, как надо беречь свою жизнь, во время которой надо сделать побольше добрых дел.
«Эх, — вздыхает Семён, — а я вот своему папе говорю: не пей, не пей! У него ведь такой сахар в крови!» Тёма говорит: «А мой папа похоронен в Люберцах…» Никита: «А наша бабушка — в Рязанской области…»
Доходим до могилки наших дедушки и прадедушки. Молимся, кладём цветочки, поливаем разросшийся шиповник, прощаемся. Обещаем дедушке, что 12 июля на его день рождения обязательно приедем, по крайней мере, постараемся.
Дальше, по традиции, мы идём навестить бабушку Шуру. Это моя бабушка по маминой линии. Александра Семеновна Гарнаева, жена дедушки Юры. Похоронена она на другой стороне кладбища, и мы идём туда, сокращая путь изведанными тропинками. На середине пути мы всегда подходим к могилке Натальи Николаевны Абасеевой. Она была прекрасным врачом, я ей очень благодарна за своих детей, потому что все мои родные прошли через нашу детскую больницу. Малыши её не знали. Но цветочки мы заносим непременно.
Доходим до могилки бабушки Шуры и видим, что крест совсем завалился. Мы с детьми пытаемся его поставить, но он совсем сломался. Как можем, закрепляем и идём в контору узнать, как нам поставить новый крест.
Дуся весело прыгает и спрашивает: «Мамитька, а когда мы пойдем к бабушке и дедушке?!» Я отвечаю: «Да мы только что у них были!» Дуся удивлённо: «Мам, ты что?» Старшие дети смеются над Дусей. Но маленький ребёнок не понимает, что такое смерть. Помню, когда дедушку отпевали, бабушке было так плохо, мы ей поставили стульчик рядом с гробом. Лёшику тогда было столько же, сколько сейчас Дусе. Он забрался к бабе Дусе на коленки, болтал ногами, стучал ими по гробу и говорил: «Дед, просыпайся!» Наверное, тогда именно эта детская непосредственность помогла бабушке пережить двойное горе: смерть папы (её сына) и дедушки (её мужа). Иначе, мне кажется, если б рядом не было детей, она бы сошла с ума.
В кладбищенской конторе выбираем железный крест. И, благодаря тому, что есть время у работника кладбища, крест сразу и ставят. Мы очень рады, потому как думали, что установка затянется, а нам так повезло. Вроде и приехали ненадолго, а вот успели сделать несколько маленьких, но важных дел, после которых на душе хорошо и спокойно, будто с долгожданного свидания возвращаешься.