ПОМОГИТЕ ВЫЖИТЬ
ДЕТЯМ ИЗ РУССКОЙ
ГЛУБИНКИ!!!

Здесь место для рекламы благотворителей
Подробности по ссылке >>>>>>>

Содержание номера

"Я первым ознакомился с архивом Вернера фон Брауна…"

Вернер фон Браун

Читатели старших поколений помнят, возможно, один из самых устойчивых стереотипов советской эпохи, относящихся к финалу Второй мировой войны: дескать "неблагодарные союзнички" вывезли из побежденной Германии все под метелку государственные и военные секреты рейха, все патенты и всю документацию на новейшие разработки, оставив своему советскому партнеру по антигитлеровской коалиции лишь дымящиеся руины.

На самом же деле, как теперь ценой многолетних кропотливых поисков в малодоступных архивах выясняется, - в наши руки в самом конце войны попадали такие секреты третьего рейха, что им могли бы позавидовать и ЦРУ, и Интеллидженс сервис, и Моссад...

Об одном из таких примеров рассказывают ниже участники тех далеких событий, с которыми свела судьба автора.

Академик Петр Дузь:

- в 1970 году, будучи в Лондоне, я посетил одну из достопримечательностей столицы Англии - церковь Святого Петра, расположенную недалеко от британского парламента. Видел рядом с этим храмом церковь Святого Павла, разрушенную попавшей в нее немецкой ракетой Фау-2, выпущенной по Большому Лондону глубокой осенью 1944 года. И в моей памяти всплыл эпизод, участником которого мне пришлось оказаться после окончания войны, при чрезвычайных, прямо скажем, обстоятельствах.

Академик (кстати - один из известнейший в стране историк отечественной авиации!) показывает автору сделанные им тогда в Англии фотографии и продолжает:

- Итак: лето 1943 года, который позднее наши историки назовут "переломным" в ходе Второй мировой, оказалось для меня знаменательным в том отношении, что именно тогда, в самый разгар Курской битвы, меня, обозревателя журнала "Вестник воздушного флота", через пару дней после возвращения из командировки в 16-ю воздушную армию, в три часа ночи схватили доблестные чекисты. Один из двух "товарищей" показал мне, майору ВВС, ордер на арест, подписанный лично Кобуловым, что уже само по себе не предвещало мне ничего хорошего.

Через месяц ночных "душевных бесед" с чекистами, переполненных хитроумно расставленными словесными ловушками, в моем деле видимо набежала (разумеется, с их точки зрения!) "фактура", пригодная для верстки финишного документа - обвинительного заключения. Как оказалось, во время моего обыска в московской квартире в их руки попали адресованные мне дореволюционные письма актрисы Драматического театра в Петербурге Александры Дауде, которой тогда рукоплескал весь мир. Ее тут же задним числом зачислили в "матерые японские шпионки"; в рукописи моей книги "История воздухоплавания в России", которую я в предвоенные годы готовил к изданию в Киеве, чекисты вычитали фамилию немецкого аса времен 1-й Мировой лейтенанта Бернштейна, закрепив ее в протоколе очередного допроса формулировкой: "Имел связь с немецким разведчиком И. Бернштейном". Особую ценность для следствия представляла найденная при обыске фотография из той же рукописи, где в кабине аэроплана "Русский витязь" были засняты авиаконструктор Игорь Сикорский и российский император Николай Второй. Тотчас же в моем деле появилась роковая для меня запись следователя о "тщательно скрытых при поступлении в ВКП(б) родственных связях с домом Романовых, о которых я преступно умалчивал". Узнав от меня, что у моего отца, потомственного донского казака, был курень под железной крышей, чекисты с особым удовлетворением отметил и в протоколе, что допрашивают "сына надворного советника, клеветнически утверждающего о притеснениях казаков советской властью, политика которой изобилует репрессиями и казнями безвинных"...

При всей мрачности натур моих ночных собеседников, они в душе были все-таки неплохими юмористами, если, дав волю фантазии, представили меня "военным министром тайной антисоветской организации "Освобождение России", о существовании которой я до попадания в лапы НКВД не имел ни малейшего представления. Иногда передо мною появлялись "свидетели" - неведомые мне смурные темные личности, подтверждавшие собственными подписями всю эту ахинею. Для пущей достоверности своих показаний, они указывали свое социальное положение: "из батраков", "инородец из неимущих казаков", "станочник второго разряда" и т.п. Не удивительно поэтому, что плодом коллективного творчества этой публики и явился "справедливый гуманный приговор пролетарского суда": 5 лет лагерей и 7 лет последующей ссылки".

Подробности своего пребывания в Бутырской тюрьме опускаю. Испытав пребывание в камере-одиночке, карцере и лазарете внутренней тюрьмы на Лубянке, я оказался, в конце концов, в советском "научном учреждении" в подмосковном Болшеве, больше известном по воспоминаниям многих репрессированных авиаконструкторов как ЦКБ-29 НКВД, в КБ, руководимом таким же страдальцем того непростого времени Андреем Туполевым.

В этой "конторе", осмотревшись, Петр Дузь обнаружил целое созвездие талантливых ученых и инженеров, загнанных волею жестоких судеб в "условия дискомфорта": член-корра АН Петра Крутикова, ленинградца - изобретателя ракетных гироскопов; член-корра АН Петра Вальтера, ученого из ЦАГИ, аэродинамика; еще одного аэродинамика, Страховича; венгерского ученого Сцилларда; прославленного футболиста Николая Старостина, подписавшего после 16 суток непрерывных допросов без сна абсурдные обвинения в "подготовке теракта" против товарища Сталина и не понимавшего своего "предназначения" в КБ авиационного профиля...

Роберт Людвигович Бартини

Подчинялся Дузь в тюрьме заместителю Туполева, бывшему итальянскому барону и коммунисту, которого в 30-е годы привела в Советский Союз пресловутая "революционная романтика", обернувшаяся арестом в 1937 году. В отличие от Андрея Николаевича, "созидавшего" в лагере свой двухмоторный фронтовой бомбардировщик Ту-2, Роберто Бартини, создатель легендарного скоростного стального самолета "Сталь-6", не имевшего себе равных перед войной по скоростным качествам, с небольшой бригадой занимался в тюрьме транспортными машинами. Он имел перед другими заключенными одно важное преимущество: право читать иностранные технические журналы по гражданской авиации, неведомыми путями попадавшие в Союз во время войны. На недоуменный вопрос Дузя, - как эту "вольность" надо понимать, - Роберто, убедившись что его не подслушивают, с достоинством ответил:

- Так мне же доверен самый важный проект из всех, какими мы здесь занимаемся: проектирование личного самолета для товарища Сталина!..

- Как это? - онемел от изумления Петр Дмитриевич.

- А очень даже просто: когда я в салоне предусмотрел было откидные дюралевые сидения, - начальник ЦКБ полковник - чекист Кутепов чуть не разорвал меня на части: вызвал к себе и завопил, как зарезанный:

- Ты что себе позволяешь, мерзавец? Твой аэроплан предназначен для перевозки не такой контры, как ты и вся эта сидящая у меня публика, а самого уважаемого товарища в стране!!

И на прощанье для полной ясности добавил:

- Смотри у меня: еще одна такая "шутка", - и я тебя сплавлю туда, где, как в моей любимой народной песне поется, "золото роют в горах"!..

Увы, - вздохнул в этом месте своего рассказа Дузь, - этому "чуду авиатехники" Бартини, как и прочим его аэропланам военных лет, так и не суждено было когда-либо после войны взлететь...

Так и дотянули мы "за колючкой" до весны победного 45-го...

А теперь послушаем другого знакомого автора, имеющего как станет ясно из дальнейшего рассказа, к теме самое непосредственное отношение.

Полковник КГБ в отставке Сергей Хомутов:

- В войну я своей судьбой не распоряжался: после школы - пехотное училище младших командиров, с его ускоренным выпуском; затем дивизионная разведка, в которой я с ребятами за пару месяцев пребывания на передовой сгреб пару важных для командования фрицев, в том числе и приехавшего под Воронеж на рекогносцировку полковника германского Генштаба... Видимо, меня приметили, раз вскорости перевели в военную разведку. Под выдающимся мы ходили тогда аналитиком, генералом Иваном Серовым, концы от которого шли на самый "верх", к Лаврентию Павловичу... Надо сказать особо, что "шарики" у моего генерала работали по-настоящему, как часы! Суди сам: только перевалили наши передовые части через западную границу, как пришла шифровка: мелочевкой в прифронтовом тылу противника не заниматься! Перенацелиться на поиски новинок немецкой военной техники!

Нас тут же разбили на команды; моя группа (а я тогда был уже капитаном - в звании, какое на войне разведчиком зазря не давали) дальше начала движение на запад за Вторым Белорусским фронтом. К середине мая мы оказались на побережье Балтики, где я, не вылезая из трофейного "Опеля", и получил однажды от гвардии майора Чибисова ту самую задачу: перемахнуть на остров Узедом, вроде бы уже покинутый на тот момент фрицами, и основательно прошарить там испытательный полигон, скрытый под личиной рыбацкой деревушки Пенемюнде.

Перед броском, на инструктаже, Чибисов до упора накачал меня опасениями: и что сооружения полигона капитально заминированы; и что в случае нашей заминки там могут до нас высадиться с подводной лодки англичане и взорвать сооружения полигона, которые должны при всех обстоятельствах попасть в наши руки невредимыми. Это последнее соображение побудило меня действовать особенно оперативно: на "Дугласе", идущем на бреющем, приземляемся на островном аэродроме, оказавшемся в отличном состоянии и, главное, - со свободной от разбитой или брошенной при бегстве авиатехники полосой. Плюхаемся на нее, находим между распахнутыми настежь ангарами "даймлер-бенц" на ходу; проскакиваем насквозь пустой поселок испытателей недалеко от восточного берега острова и еще дальше к востоку влетаем на сам полигон. Наткнувшись на какого-то фрица в штатском, оказавшегося брошенным своими инженером, узнаем от него, что в одном из приземистых строений неподалеку находится рабочий кабинет технического руководителя всеми проводившимися там работами, "самого Вернера фон Брауна", главного разработчика той техники, в которой нам еще только предстояло досконально разбираться. И, прихватив с собой немца, мы на полном ходу погнали к комплексу зданий барачного типа...

Закурив сигарету и привычно сделав несколько глубоких затяжек, Хомутов продолжает:

- Волнение мое достигло предела, когда немец указал на одно из зданий, наполовину уходящее в землю, с плоской крышей и крикнул:

- Это здесь, гepp капитан!!

Так как все двери были раскрытыми, - мы проникаем внутрь, держа оружие наизготовку, и останавливаемся перед дверью с табличкой на уровне лица "Штурмбанфюрер СС В. фон Браун". Наш проводник снова громко произносит:

- Это здесь, герр капитан!

От толчка плечом дверь распахивается настежь. Прямо перед собой вижу стол, заставленный полевыми телефонами; справа - еще одна дверь, также оказавшаяся незапертой. Я понимаю: цель достигнута! И точно: в комнате с узким окном под потолком во всю стену, оказавшейся кабинетом Брауна, мы обнаруживаем один вскрытый потайной сейф, вделанный в стену; два огромных стола, а также еще два огромных, в человеческий рост и на колесиках, сейфа с блестящими штурвалами на передней стенке и с застекленными окошками для совмещения кодов при вскрытии.

Оказавшись на самом важном объекте полигона, капитан Хомутов действует, как учили: зовет верного, испытанного во многих операциях и переделках Федю Бабенко, опытнейшего подрывника, которому дважды приказывать не надо; проходит минут двадцать, и капитан уже бережно раскладывает на очищенных от штукатурки и с мусора столах драгоценную находку: тщательно прошитые и пронумерованные, с белоснежными обложками папки, в правом верхнем углу которых жирным черным шрифтом было отмечено: "Строго секретно! Только для командования!"

Хомутов открывает титульный лист первой папки из обнаруженных двенадцати, и от волнения перестает дышать, увидев подписи: "начальник исследовательского Центра сухопутных войск генерал Б. Дорнбергер"; и ниже, в столбик: "Технический руководитель Центра штурмбанфюрер В. фон Браун."

Капитана как будто ударяет шаровая молния: "Теперь главное - быстрота!"

Он приказывает радисту группы Грише Дейнеке связаться по рации с майором Чибисовым, в условных выражениях, предупреждает его об уникальной находке и предлагает самый оперативный вид транспорта для вывоза спецгруза - стоящий в километре на взлетной полосе под охраной "Дуглас", на котором спецгруппа прибыла сюда, на остров. Следом разведчики пакуют папки в прочный, найденный в соседнем бараке деревянный ящик, сверху добавляют груду найденных документов, испещренных грифами секретности, каких-то разрозненных отчетов, оббивают снаружи крышку листами жести. И, не мешкая и забыв даже перекусить, взлетают. Проходит еще несколько часов, и Хомутов уже сдает драгоценный груз ребятам из Главного штаба на Центральном аэродроме...

Теперь нам самый раз вспомнить про первого собеседника автора, академика Петра Дузя и снова дать ему слово:

- Где-то в конце мая 1945 года (точный день сегодня ввиду давности и всего пережитого припомнить не могу!), призывает меня к себе Бартини:

- Ты же знаешь, Петро, что я немецким языком владею, как ваш Пушкин владел когда-то русским! Если не лучше. Но мне сейчас до ужаса некогда: предстоит важный доклад Сталину по "тому самому" аэроплану, о котором я тебе когда-то намекал, идущему по линии ГВФ. Да и ты, пожалуй, без новых известий с воли близок к полной деградации, как думающее существо... Короче говоря: тут подвалило одно дельце, на которое я тебя рекомендовал начальству в качестве незаменимого универсала по технике, к тому же отлично знающего немецкий язык. Ну так что: ты не против? А если возражаешь, то еще не поздно дать "отбой".

- Но о чем идет речь - не понимаю!

- Деталей я не уловил. Насколько я понял, - речь идет о найденных где-то у немцев материалах по какому-то проекту, вряд ли имеющему отношение к авиации. Если согласен - тогда пошли в спецотдел, посмотрим...

Автор не сомневается, что читатели (во всяком случае, наиболее смекалистые!) уже начали кое о чем догадываться.

Итак: вскоре Дузь с Бартини входят в комнату спецотдела; Роберто Людвигович о чем-то через окошко переговаривается с чекистом, расписывается в карточке, и тот выдает ему 12 белых папок, которые тот с Дузем переносят в соседнюю клетушку без окон с облезлым столом посредине и расшатанным стулом.

Когда Дузь осторожно садится, Бартини наставляет:

- Твоя задача - все внимательно прочесть и затем составить краткое вразумительное заключение о прочитанном, с абсолютно четкими выводами о степени ценности изученных материалов для техники вообще, для конкретной области, к которой они относятся и рекомендациями по их практическому использованию. Я ясно говорю? Вопросы есть?!

С этого самого дня Дузь засел за занятие, равного которому по удовольствию он давно уже не испытывал. Уже после прочтения первых страниц первой папки ему становится ясно, что в отчетах речь идет о проекте германской составной двухступенчатой ракеты А9/А10, разработка которой относилась еще к 1941-1942 гг.! Затаив дыхание, Петр Дмитриевич вчитывается в строки текстов, в информацию, о которых никто еще здесь, в Союзе, судя по всему, не имеет ни малейшего представления. И вскоре приходит к страшному, смертельно опасному по тем временам выводу о колоссальном, невиданном превосходстве немцев в этом, совершенно новом для нас направлении техники - ракетостроении.

Уже к концу первого дня изучения архива Вернера фон Брауна Дузь запоминает летно-технические данные не только Фау-2, о которой детально говорится в первом томе; даже не только А9/А10, предназначенной для обстрела США, но и Фау-3 - многоступенчатого монстра чисто космического назначения, о которой говорится в одном из последних томов. Главное, что мгновенно усвоил Петр Дмитриевич - это то, что в разгар войны на два фронта немцам удалось создать: баллистическую ракету Фау-2 с дальностью стрельбы 300 км и выпускать ее огромными количествами - вплоть до 900 штук в месяц(!); межконтинентальную двухступенчатую ракету А9/А10 с дальностью стрельбы 5-7 тыс. км и, наконец, - Фау-3 с дальностью полета аж 11 тыс. км! Читая все это, а главное, - рассматривая снимки стартующих ракет, фото их в полете; рассматривая стартовое вооружение и вообще неведомые летательные аппараты: какие-то капсулы для баллистического спуска пилотов с орбиты и даже космические корабли (не в чертежах, а изготовленные в металле и, судя по фото - даже испытанных в полетах), Дузь сидел, обхватив седеющую голову руками и думал: "Господи, когда же эти немцы все это успели?!" Его можно понять хотя бы сегодня, 60 лет спустя: ведь, в нашем представлении, сформированном нашей пропагандой - немцы только то и умели, что маршировать и, слушая бесноватого фюрера, вопить "Хайль Гитлер!.."

Худо-бедно, через неделю чтение Дузем многотомного труда подошло к неизбежному концу. Оставалась последняя папка, оказавшаяся приложением ко всем предыдущим 11 томам, скромно именуемая "Исторической справкой".

В этот момент своего рассказа Дузь волнуется так, что даже голос его меняется:

- Теперь, много лет спустя, могу признаться, что мало что я в своей жизни читал с большим интересом, чем тогда ту последнюю папку из архива Брауна! Все дело в том, что в ней я обнаружил отдельный раздел объемом в 6 страниц убористого текста, касающийся роли наших, российских ученых и инженеров, а точнее - их концепций, идей и даже конкретных технических решений в проектах Брауна. Врезалась в сознание фраза, которой подчеркивались место и роль "основополагающих идей русских ученых Циолковского и Кондратюка".

Закончив чтение, еще с недельку поразмышляв о прочитанном, я пришел к Бартини за советом: что же именно рекомендовать теперь тем товарищам, которые ждали где-то от меня обоснованных советов?. Присев в его обшарпанной комнатушке на покосившийся стул, я начал с того, что найти в отчетах Брауна что-либо положительное означало для меня не что иное, как хвалить фашистскую технику. И, следовательно, с позиций приговора по моему делу - браться за старое, ибо в нем черным по белому говорилось, что я в своей книге "История воздухоплавания в России", в разделе, относящемся к 1-й Мировой войне, оказывается, "взахлеб расхваливал и рекламировал белогвардейскую авиацию, бомбившую Первую конную армию"...

Уставший от текущих дрязг и капризов начальства, Бартини перебил меня:

- Я, Петр, тебя очень даже хорошо понимаю: одно неудачное слово в твоем заключении - и ты в два счета к своему отбываемому сроку можешь запросто добавить срок новый. А посему предлагаю закрыть вопрос единственной подходящей к нашему случаю фразой: "Ввиду непрофильности содержания 12-томного отчета на немецком языке, тщательно проанализированного мною, авиационной тематике, разрабатываемой в ЦКБ-29 с моим участием, - рекомендую переадресовать изученные мною материалы компетентной организации, работающей в Советском Союзе в той же области, что и их зарубежные коллеги. Лично я рекомендовать такую организацию не могу, так как она мне неизвестна."

И Роберто Людвигович, закончив диктовать мне вышеприведенную формулировку, довольный произведенным на меня эффектом, громко и заразительно рассмеялся...

Продолжение этой истории читайте здесь >>>>>>>

Содержание номера

Реклама

Дорогие братья и сестры! Друзья! Вы можете оказать помощь нашим подопечным деткам, разместив на страницах Народного журнала "Русская Берёза" рекламу Вашей организации или частное объявление за БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ВЗНОС НА РАСЧЁТНЫЙ СЧЁТ ФОНДА. Подробности о размещении спрашивайте у председателя фонда О.М. Гарнаевой по тел: +7-903-535-20-96 или электронной почте: