Небесный покровитель фонда святитель Алексий, митрополит Московский, всея Руси чудотворец
ПРО ФОНД
НАШИ ПОДОПЕЧНЫЕ
НАШИ ПРОЕКТЫ
БЛАГОТВОРИТЕЛИ
Наш добрые друзья
СБЕРБАНК РОССИИ Всегда рядом 
При переводе средств на расчётный счёт фонда "Русская Берёза" через Сбербанк РФ не взимается комиссия. (распечатать платежное поручение) Туристическое Агентство "Кижский Посад" ООО "Правозащита". Юридические услуги 
СсылкиПоиск |
"Если наш народ не найдёт Бога, он не найдёт ни покоя, ни счастья, ни благополучия" Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА РУССКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИВоспоминания бывшего воспитателя Наследника Цесаревича Алексея Николаевича Пьера ЖильяраI. ЕКАТЕРИНБУРГСКОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Пришло время оповестить мир о правде екатеринбургского преступления во всех подробностях и во всем своем отвращении. Необходимо дать широким слоям общества сведения, которых ему не достает, чтобы оно могло сознательно судить и усвоить правильное мнение об обстоятельствах, имевших своим эпилогом потрясающую ночь с 16 на 17 июля 1918 г. (Все даты обозначены по новому стилю) Молчание, к которому нас обязывало судебное следствие, было широко использовано прежде всего виновниками преступления и литературой низкой пробы, что еще более запутало общественное суждение. Наступило время для тех, кто знает правду, сообщить ее другим, - это долг, который лежит на них, как бы он ни был тяжел. Оставляя совершенно в стороне вопрос об ответственности за все случившееся, я хочу рассказать только о тех происшествиях, в которые я был непосредственно замешан по приезде в Екатеринбург, и выставить подробности злодеяния в том виде, в каком они выяснились при производстве следствия. Первые пять месяцев после революции 1917 года императорская семья провела в Царском Селе. В августе того же года император, императрица и пятеро их детей: наследник - в возрасте 13 лет, Ольга - 22 лет, Татьяна - 20 лет, Мария - 18 лет и Анастасия - 16 лет, - были перевезены в Тобольск, в сопровождении некоторых из окружавших их лиц свиты и довольно большого количества дворовой прислуги. Когда в апреле 1918 года комиссар Яковлев отправился из Тобольска в Москву, чтобы хлопотать о новом переводе императорской семьи, наследник был опасно болен, и его состояние не позволяло ему перенести тяжесть нового путешествия. Было решено, что он останется в Тобольске со своими тремя сестрами, и что за ними прибудут позднее. 26 апреля император, императрица и дочь их Мария, в сопровождении гофмаршала князя Долгорукова, доктора Боткина и трех слуг - Чемадурова, камердинера государя, Анны Демидовой, горничной императрицы, и Ивана Седнева, слуги великих княжен, были увезены комиссаром Яковлевым. На лошадях они были доставлены в Тюмень, ближайшую к Тобольску железнодорожную станцию, и 30 апреля прибыли в Екатеринбург. За исключением князя Долгорукова, который был тотчас же отвезен в тюрьму, все были заключены в тот же день под стражу в дом Ипатьева, богатого купца Екатеринбурга. Три недели спустя наследник со своими тремя сестрами, Ольгой, Татьяной и Анастасией, также оставили Тобольск, вывезенные комиссарами Хохряковым и Родионовым. Эта вторая отправка включала почти всех прочих, оставшихся в Тобольске после отъезда императора, лиц; я назову имена только тех, о которых будет речь в моем последующем рассказе: генерал-адъютант Татищев, баронесса Буксгевден и графиня Гендрикова - фрейлины императрицы, гоф-лектриса Шнейдер, доктор Деревенко - врач наследника, г. Жиббс - англичанин-гувернер. 22 мая мы прибыли в Тюмень и были тотчас же отправлены под сильным конвоем в специальный поезд, который должен был доставить нас в Екатеринбург. В момент, когда я готовился занять место рядом с моим воспитанником, я был грубо от него отлучен и переведен в вагон четвертого класса, охраняемый, как и прочие, часовыми. Ночью мы прибыли в Екатеринбург, и наш вагон поставили на запасном пути, в некотором расстоянии от станции. Утром, около 9 часов, несколько извозчиков выстроилось вдоль нашего поезда, и я увидел каких-то четырех человек, направлявшихся к вагону царских детей. Прошло несколько минут, потом Нагорный, матрос, приставленный к Алексею Николаевичу, прошел мимо моего окна, неся наследника на руках; за ним прошли великие княжны, неся саквояжи и другие предметы. Я хотел выйти, но меня грубо оттолкнул стоявший у двери вагона часовой. Я снова стал у окна. Татьяна Николаевна прошла последней, неся в одной руке маленькую собачку, а в другой, - с трудом удерживая, - тяжелый черный чемодан. Шел дождь, и с каждым шагом она глубоко проваливалась в грязь. Нагорный хотел придти к ней на помощь, но один из комиссаров с гневом отбросил его назад. Еще несколько мгновений, и извозчики скрылись, увозя детей по направлению к городу. Как я не подозревал в то время, что мне уже не суждено более увидеть тех, с кем я прожил так много лет! Я был уверен, что за нами приедут, и что мы скоро все опять соединимся. Но время шло. Наш поезд подвели к станции, и я увидел, что повели генерала Татищева, графиню Гендрикову и госпожу Шнейдер. Несколько позднее наступила очередь Волкова, камердинера императрицы, повара Харитонова, лакея Труппа и юного Седнева, мальчика 14 лет. Впоследствии из них один только Волков был спасен, да Седнева отпустили; все же остальные, кого провели в этот день, не вышли живыми из рук большевиков. Мы все продолжали ждать. Что же происходило? Почему не приходили за нами? Мы уже строили различные предположения, когда, около 5 часов дня, комиссар Родионов, приезжавший за нами в Тобольск, вошел в вагон и нам объявил, что "мы более не нужны" и что "мы свободны". Свободны. Значит, нас с ними разлучили! Полное отчаяние охватило нас после того возбуждения, которое поддерживало нас до тех пор. Что делать? Что предпринять? Мы были совершенно подавлены. Я и теперь не могу понять, чем руководствовались большевистские комиссары в своих действиях, которые привели к спасению наших жизней. Отчего, например, увели в тюрьму графиню Гендрикову, но оставили на свободе баронессу Буксгевден, такую же фрейлину императрицы? Отчего они, а не мы? Нет ли недоразумений с именами и званиями? Чудеса! На другой и следующие дни я ходил со своими коллегами к консулам Англии и Швеции, так как французский консул отсутствовал. Надо было, чего бы то ни стоило, предпринять шаги, чтобы помочь несчастным заключенным. Оба консула нас успокоили, говоря, что меры приняты, и что они не находят положение угрожающим. Я прошел мимо дома Ипатьева, - можно было видеть только его верх, над дощатым забором, воздвигнутым вдоль фасада. Я еще не терял надежды в него войти, так как доктор Деревенко, которому разрешили навещать ребенка, слышал, как Боткин от имени государя просил комиссара Авдеева, начальника стражи, чтобы тот позволил мне присоединиться к заключенным. Авдеев ответил, что он обратится в Москву. В ожидании, мои спутники и я, кроме доктора Деревенко, взявшего квартиру в городе, остались жить в вагоне четвертого класса, в котором нас привезли. Мы прожили в нем более месяца. 26-го мая мы получили приказ немедленно оставить пределы Пермской губернии, где находится Екатеринбург, и ехать обратно в Тобольск. Нам выдали один общий документ на всех, чтобы держать нас вместе и облегчить страже надзор. Но поезда уже не шли; антибольшевистское движение русских добровольцев и чехословаков распространялось быстро, и вся железнодорожная линия была предоставлена исключительно для продвиже ния воинских эшелонов, отправлявшихся спешно в Тюмень. Это была неожиданная задержка. Когда я проходил как-то вместе с доктором Деревенко и моим коллегой Жиббсом мимо дома Ипатьева, мы обратили внимание на двух стоявших у дома извозчиков, окруженных многочисленными красноармейцами. Велико было наше волнение, когда на одном из них мы увидели Ивана Седнева (слугу великих княжен), сидящим между двумя красноармейцами. Нагорный подходил к второму извозчику. Приподнявшись на подножке экипажа над толпой, он заметил нас, безмолвно стоявших в нескольких шагах от него. Он пристально смотрел на нас несколько секунд и, не сделав ни одного движения, которое могло бы нас выдать, опустился в экипаж. Экипажи двинулись, и мы видели, как они свернули по направлению к тюрьме. Оба были расстреляны несколько дней спустя. Все их преступление заключалось в том, что они не сумели скрыть свое негодование, когда увидели, что большевистские комиссары снимают небольшую золотую цепочку, на которой висели образа над изголовьем кровати больного наследника. Прошло еще несколько дней, и я узнал от доктора Деревенко, что просьба Боткина относительно меня отклонена. 3 июня наш вагон прицепили к беженскому поезду, направлявшемуся в Тюмень, куда мы прибыли 15 июня после многих приключений. По приезде в Тюмень я был арестован в большевистском штабе, куда пришел для получения необходимой визы на дальнейший проезд. Но и в этот раз мы случайно избегли участи, которая готовилась нам. 20 июля белые захватили Тюмень и освободили нас от насильников, жертвами которых мы должны были стать. Несколько дней спустя газеты воспроизвели объявление, вывешенное на улицах Екатеринбурга и гласившее, что "смертный приговор над бывшим царем Николаем Романовым приведен в исполнение в ночь с 16 на 17 июля, бывшая же царица и дети увезены в безопасное место". Наконец, 25 июля Екатеринбург пал в свою очередь, и, как только сообщение восстановилось, что произошло нескоро, мы - Жиббс и я - отправились на поиски царской семьи и тех наших сотоварищей, которые остались в Екатеринбурге. На следующий день после моего приезда я в первый раз проник в дом Ипатьева. Я обошел комнаты, которые служили им тюрьмой; они находились в неописуемом беспорядке, и было видно, что кто-то постарался уничтожить следы пребывания тех, кто в них жил. Груды пепла были извлечены из печей. Они заключали множество мелких вещей, наполовину обуглившихся, как зубные щетки, шпильки, пуговицы и пр. Среди них я нашел головную щетку императрицы из слоновой кости, сохранившую инициалы А.О. Если действительно арестованных только вывезли, то, значит, они отправились, в чем были, даже без самых необходимых принадлежностей туалета. Я заметил затем на стене, в амбразуре окна комнаты императрицы ее любимый знак "Suuvastika" (Индусский религиозный символ, в виде равноконечного креста с загнутыми налево концами; если концы загнуты направо, то он носит название "свастика".), который она рисовала так часто "на счастье". Она его изобразила карандашом и крупными русскими буквами отметила дату "17/30 апреля", день их прибытия в дом Ипатьева. Такой же знак, только без числа, был нарисован на обоях стены, на высоте кровати, принадлежавшей, вероятно, наследнику. Я долго искал, но не находил ничего, что могло бы навести меня на их след. Я спустился затем в нижний, полуподвальный этаж. С чувством душевного трепета вошел я в комнату, которая, возможно, была местом смерти их всех. Ее вид был ужаснее всего, что только можно себе представить. Свет в нее проникал сквозь заделанное железной решеткой окно, которое находилось на высоте человеческого роста. Стены и пол были повреждены многочисленными пулями и ударами штыков. Было ясно, что здесь совершилось ужасное преступление, что несколько человек нашли здесь свою смерть. Но кто? Сколько лиц? Я понял, что император погиб, и не мог допустить, что императрица могла его пережить. Я ее видел в Тобольске в те моменты, когда комиссар Яковлев входил к государю, - она бросалась туда, где опасность, как ей казалось, была велика. Я ее видел затем в течение нескольких часов мучительнейших колебаний, когда чувства жены и матери в ней сильно боролись; борьба кончилась тем, что с отчаянием в душе она решила оставить тяжко больного, бесконечно любимого сына, чтобы следовать за мужем, жизни которого угрожала смертельная опасность. Мне стало казаться, что оба пали жертвами злодеев. Но дети? Неужели и они убиты? Я не мог этому поверить. Все мое существо возмущалось при этой мысли. А, между тем, все доказывало, что жертв было много.
В последующие дни я продолжал розыски в Екатеринбурге, в окрестностях, в монастыре, словом, везде, где я надеялся найти что-нибудь. Я видел священника Сторожева, который последним служил молебен в доме Ипатьева. Это было 14 июля, значит, за два дня до ужасной ночи. Увы, у него тоже немного было надежды! Следствие шло крайне медленно. Оно началось при условиях чрезвычайно тяжелых, так как в промежуток между 17 и 25 июля большевистские комиссары имели достаточно времени, чтобы уничтожить следы своего преступления. По взятии Екатеринбурга военное начальство распорядилось окружить дом Ипатьева воинской охраной, и было приступлено к производству следствия, но нити были так умело запутаны, что трудно было найти концы их. Самое важное показание было дано некоторыми крестьянами дер. Коптяки, расположенной в 20 верстах северо-восточнее Екатеринбурга. Они заявили, что в ночь с 16 на 17 июля большевики заняли полянку в лесу недалеко от их деревни и остались там несколько дней. Они представили вещи, найденные ими у шахты, возле которой лежали обуглившиеся куски бревен. Офицеры отправились на указанную поляну и нашли еще другие вещи, которые, как и первые, были признаны принадлежавшими членам царской семьи. Производство следствия было возложено на Ивана Александровича Сергеева, входившего в состав прокурорского надзора Екатеринбургского окружного суда, и испытывало на своем пути огромные трудности. Сергеев все более убеждался в гибели всех членов семьи. Между тем, тела оставались неразысканными, и некоторые указания как бы говорили за возможность увоза императрицы и детей. Эти указания, как выяснилось впоследствии, исходили от большевистских агентов, намеренно оставленных в Екатеринбурге, чтобы направлять следствие по ложному пути. Их цели были отчасти достигнуты, так как Сергеев потерял много драгоценного времени и не скоро уверился в том, что его вводят в заблуждение. В январе 1919 г. адмирал Колчак, сознавая огромное историческое значение производимого расследования и желая подробно с ним ознакомиться, командировал генерала Дидерихса в Екатеринбург и поручил ему доставить в Омск некоторые вещественные доказательства и принадлежавшие императорской семье вещи. 5 февраля он вызвал судебного следователя по важнейшим делам Николая Алексеевича Соколова и поручил ему тоже ознакомиться с ходом следствия. Два дня спустя министр юстиции Старынкевич передал производство следствия названному Соколову. В Омске, в конце февраля, куда я был вызван генералом Жанен, начальником французской миссии, я познакомился с Н. А. Соколовым. Мы работали несколько дней вместе, после чего он выехал в Екатеринбург, чтобы продолжать на месте следствие, начатое Сергеевым. В апреле генерал Дидерихс, прибывший из Владивостока, также отправился в Екатеринбург, чтобы оказать Соколову свое содействие. С этого момента следствие стало делать большие успехи. Были допрошены сотни свидетелей, а как только сошел снег, были произведены серьезные работы в лесу на полянке, в том месте, где крестьяне обнаружили принадлежавшие царской семье вещи. Отдав себя всецело возложенному на него делу, обнаруживая терпение и самопожертвование удивительные, Соколов восстановил в несколько месяцев с поразительной точностью все подробности злодеяния. В половине апреля 1918 г. Свердлов, председатель Всероссийского центрального исполнительного комитета в Москве, уступая давлению Германии, командировал в Тобольск комиссара Яковлева, чтобы добиться вывоза царской семьи. Яковлев получил указание доставить ее в Москву или в Петроград. Встретив на месте сильное противодействие, как это установлено следствием, - он употребил все средства, чтобы настоять на исполнении данного ему поручения. Противодействие исходило от уральского совета, находившегося в Екатеринбурге и подготовлявшего за спиной Яковлева ловушку, чтобы убить царя. Но правдоподобнее, что этот план имел тайное одобрение Москвы. Более чем вероятно, что Свердлов вел двойную игру, и что, выражая готовность уступить настояниям графа Мирбаха, представителя Германии, он вошел в тайное соглашение с екатеринбургскими комиссарами не упускать царя. Как бы то ни было, но переезд императорской семьи из Тобольска в Екатеринбург был фактом, ранее не предвиденным. В два дня купец Ипатьев был выселен из своего дома, по фасаду которого начали воздвигать дощатый забор, до высоты окон второго этажа. 30 апреля туда привезли императора, императрицу, великую княжну Марию Николаевну, доктора Боткина и несколько слуг. Охрана была сформирована из красноармейцев, которых все время меняли. Позднее охрана была сформирована исключительно из рабочих верх-исетских заводов и фабрики братьев Злоказовых. Во главе их был поставлен комиссар Авдеев, комендант "дома специального назначения", как называли дом Ипатьева. Условия жизни были гораздо тяжелее, чем в Тобольске. Авдеев был закоренелый пьяница, который всецело отдавался своей грубой натуре и изощрялся вместе со своими подчиненными в ежедневном изобретении все новых унижений для лиц, которых он охранял. Надо было мириться с новыми лишениями, подчиниться прихотям, склоняться перед требованиями и капризами людей темных и грубых. 23 мая, по прибытии в Екатеринбург наследника и трех его сестер, их отвезли в дом Ипатьева, где уже находились их родители. Свидание было огромною радостью, несмотря на горечь настоящего и неведомое, но страшное будущее. Все были так счастливы сознавать себя соединившимися после тяжкой разлуки. 24 мая больного камердинера царя - Чемадурова - перевели из дома Ипатьева в тюремную больницу, затем отправили в тюрьму Нагорного и Ивана Седнева. Небольшое число лиц, оставленных при заключенных, быстро сокращалось. К счастью, были оставлены доктор Боткин, преданность которого была совершенно исключительна, и несколько честных и верных слуг. Царь, царица и наследник жили вместе в одной комнате, в соседней - четыре великие княжны. Дверь из одной комнаты в другую была снята. Первые ночи кроватей не было, и великие княжны спали на полу. Состояние здоровья наследника ухудшилось после тяжелого пути; большую часть дня он лежал, а когда выходили во двор на прогулку, государь выносил его на руках. Вся семья, слуги и комиссары обедали вместе. Комиссары жили в том же этаже, в ближайшем соседстве с заключенными и входили к ним во всякое время, обыкновенно в нетрезвом состоянии. Религия поддерживала изумительно настроение заключенных. Они сохранили ту чудесную веру, которая поражала всех в Тобольске и давала им крепость и силу в их испытаниях. Часто можно было слышать, как императрица и дети громко пели молитвы, которые смягчали сердца их охраны помимо их желания. Заключенные, казалось, временами уже жили иною, потусторонней жизнью. Окруженный заборами со всех сторон, дом представлял собой настоящую тюрьму-крепость. Часовые были расставлены внутри и снаружи. Комната коменданта, первая при входе, была занята комиссаром Авдеевым, его помощником Мошкиным и несколькими рабочими. Остальная стража занимала полуподвальный этаж, но все входили в комнаты заключенных, когда только это приходило в голову. Понемногу охранявшие стали менять свое отношение к заключенным. Они были поражены их мягкостью и простотою, подкуплены их кротостью и смирением, подавлены их моральным достоинством. Незаметно они подчинились тем, кого думали держать в своей власти. Пьяница Авдеев почувствовал себя безоружным перед таким величием души; он сознал свою низость. Чувство глубокого сострадания заменило в этих людях их первоначальную жестокость. Советскую власть в Екатеринбурге составляли: а) окружной уральский совет, состоящий из 30 человек с председателем, комиссаром Белобородовым, во главе, б) президиум или исполнительный комитет, состоявший из нескольких членов совета - Белобородова, Голощекина, Сыромолотова, Сафарова, Войтова и др., в) "чрезвычайка", т. е. чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, центр которой был в Москве, а отделения повсеместно в России. Это - организация, на которой основывается режим советской власти. Каждая местная чрезвычайка получает указания из Москвы и выполняет их своими средствами. Чрезвычайки состоят из людей наиболее порочных, в них входят часто германские пленные, латыши, китайцы и пр., являющиеся не более, как хорошо оплаченными палачами. В Екатеринбурге чрезвычайка была всемогущей; наиболее влиятельными ее членами, как установлено следствием, являлись комиссары Юровский, Голощекин и др. Авдеев находился под постоянным надзором других комиссаров, членов президиума и чрезвычайки. Они заметили перемену, которая совершилась в чувствах охранников по отношению к заключенным, и приняли решительные меры. В Москве также были встревожены, как это видно из следующей телеграммы, посланной Белобородовым Свердлову и Голощекину, выехавшему с докладом в Москву: "Сыромолотов командируется в Москву, чтобы организовать дело по указанию из центра. Опасения неосновательны. Беспокойство напрасно. Авдеев отставлен. Мошкин арестован. Авдеев замещен Юровским. Внутренняя охрана распущена, заменена другими". Эта телеграмма была от 4 июля. В этот день, действительно, Авдеев и его помощник Мошкин были арестованы и замещены комиссаром Юровским и его помощником Никулиным. Внутренняя охрана, сформированная, как было сказано, из русских рабочих, была целиком переведена в соседний дом Попова. Юровский привел с собою 10 человек - почти все германские пленные, избранные из палачей чрезвычайки. С этого дня они занимали все внутренние посты, внешние же продолжали охраняться по-прежнему русскими красноармейцами. Дом "специального назначения" обратился в филиальное отделение чрезвычайки, и жизнь несчастных заключенных обратилась в сплошное мученичество. В это время смерть царской семьи в Москве была уже предрешена. Телеграмма, приведенная выше, это доказывает: "Сыромолотов командирован в Москву, чтобы организовать дело по указанию из центра"... Сыромолотов возвратится с Голощекиным и привезет инструкцию и директивы Свердлова. Юровский тем временем уже действует. Он несколько дней подряд разъезжает верхом по окрестностям, разыскивает подходящее место, где могли бы исчезнуть тела его жертв. И этот человек, цинизм которого превышает все, что только можно себе представить, навещает больного наследника, лежащего в кровати. Проходит несколько дней... Голощекин и Сыромолотов возвратились; все готово. На следующий день делается распоряжение выдворить малолетнего Леонида Седнева в дом Попова, где находятся красноармейцы. 16-го июля, около 7 часов вечера, Юровский приказывает рабочему Павлу Медведеву, которому вполне доверяет, взять у красноармейцев и принести ему 12 револьверов системы Ногана. И когда это распоряжение было исполнено, он объявляет тому же Медведеву, что вся царская семья будет расстреляна в ту же ночь, и поручает ему сообщить об этом красноармейцам. Медведев передает им это около 10 часов.
После полуночи Юровский входит в комнаты, занятые членами царской семьи, будит их и всех, живущих с ними, и предлагает им приготовиться, чтобы следовать за ним. Предлог, который он выставляет, - беспорядки, якобы происходящие в городе, и что посему им безопаснее находиться в нижнем этаже дома. Все быстро одеваются, берут самые необходимые вещи, подушки и по черной лестнице спускаются во двор, а оттуда проходят в комнаты нижнего этажа. Впереди - Юровский с Никулиным, за ними - государь с наследником на руках, императрица, великие княжны, д-р Боткин, Анна Демидова, Харитонов и Трупп. Заключенные останавливаются в комнате, указанной Юровским. Они убеждены, что послано за экипажами или автомобилями, чтобы их увезти, и так как ожидание может быть продолжительным, просят принести стулья. Приносят три стула. Наследник, который совсем не может стоять, садится посреди комнаты. Государь садится рядом с ним, доктор Боткин становится направо и немного позади. Императрица садится у стены возле окна. На стулья императрицы и наследника кладут подушки. Рядом с императрицей - одна из дочерей, вероятно, Татьяна. В глубине комнаты - Анна Демидова с двумя подушками на руках. Три великие княжны прислонились к стене, а правее их стали Харитонов и Трупп. Ожидание продолжается еще несколько минут. Вдруг Юровский входит с семью германцами и комиссарами Ермаковым и Вагановым - членами чрезвычайки. Медведев тоже присутствует. Юровский выходит вперед и говорит, обращаясь к царю: "Ваши хотели вас спасти, но это им не удалось, и мы принуждены вас убить". Сейчас же поднимает револьвер и стреляет в государя почти в упор. Царь падает мертвым. Это служит сигналом ко всеобщему избиению. Каждый из убийц избрал себе жертву. Юровский избрал царя и наследника. Смерть почти всех наступает мгновенно, только наследник жалобно стонет; Юровский приканчивает его новым выстрелом. Анастасия Николаевна только ранена и начинает громко кричать при приближении убийц. Она падает, сраженная штыками. Анна Демидова еще жива, благодаря подушкам, которыми защищается. Она бросается в сторону и тоже падает под ударами убийц. Показания свидетелей дали судебному следователю возможность восстановить во всех подробностях картину этого страшного избиения. Эти свидетели: Павел Медведев, один из убийц, Анатолий Якимов, который был, несомненно, очевидцем драмы, хотя он это отрицает, и Филипп Проскуряков, который передает о преступлении по рассказам других свидетелей. Все служили в охране дома Ипатьева.
Когда все кончено, комиссары обыскивают трупы и снимают драгоценности. Тела выносят в простынях и складывают в грузовик, который стоит во дворе. Надо торопиться, пока не взошло солнце. И вот печальная процессия двигается через спящий город по направлению к лесу. Комиссар Ваганов предводительствует верхом. При выезде из города попадается крестьянская телега. Это едет женщина из деревни Коптяки с сыном и невесткой, - везут в город для продажи рыбу. Ваганов приказывает им тотчас же свернуть и возвращаться домой. Для большей верности он провожает телегу, галопируя рядом, и запрещает под страхом смерти оглядываться назад. Но крестьяне уже заметили большой темный грузовик, который следовал за всадником. Возвратившись в деревню, они рассказывают, что видели. Заинтригованные крестьяне идут и располагаются за цепью часовых, выставленных в лесу. Между тем, с большими затруднениями, так как дорога была отвратительна, грузовик выезжает на поляну. Трупы положены на землю и по очереди раздеты. В это время комиссары обнаруживают драгоценные камни, которые были вшиты в платья великих княжен. Они тотчас же их похищают, но в этой спешке несколько камней роняют, и они тут же затаптываются. Затем трупы укладываются на балки, и все заливается бензином. Для уничтожения предметов, неподдающихся сожжению, их обливают серною кислотою. Три дня и три ночи работают злодеи под руководством Юровского, Ермакова и Ваганова. 175 килограммов серной кислоты и более 300 литров бензина было доставлено сюда из города. Наконец, 20 июля все окончено. Злодеи уничтожают балки, а пепел - частью бросается в шахту, частью разбрасывается по полянке, чтобы скрыть следы преступления. Отчего эти люди так стараются замести следы своих действий? Почему, раз они утверждают, что творят суд, прячутся они, как преступники? И от кого они прячутся? Павел Медведев разоблачает это своим показанием. После убийства Юровский подходит к нему и говорит: "держи наружные посты, чтобы народ не возмутился". И на следующий день часовые продолжают охранять пустой дом, как будто бы ничего не произошло, как будто бы эти стены по-прежнему скрывали заключенных. Тот, кого надо обмануть, тот, кто ничего не должен знать, - это русский народ. Другой факт это доказывает, а именно - предосторожность, принятая 4 июля и заключавшаяся в удалении Авдеева и красной гвардии. Комиссары не доверяли рабочим Верх-Исетского завода и фабрики Злоказовых, хотя те сами предложили им свои услуги для охраны "Николая Кровавого". Они знали, что только каторжники, чужеземцы, да отъявленные, низкие палачи согласятся участвовать в деле, которое они задумали. Эти люди-звери были - Юровский, Медведев, Никулин, Ермаков, Ваганов и 7 пленных австро-германцев. Да, это от русского народа они прячутся, эти люди, которые претендуют быть его избранниками. Это его мести они опасаются. Наконец, 20 июля они решили объявить народу о смерти царя прокламацией, вывешенной на улицах Екатеринбурга. Пять дней спустя пермские газеты напечатали следующее объявление: Постановление
|
