И В НЕБЕСАХ Я ВИЖУ БОГА…

27 июля исполняется 170 лет со дня гибели Михаила Юрьевича Лермонтова. Пророчески ее предчувствуя, поэт писал в стихотворении «Сон»:
…Со свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом…
По мнению ряда исследователей, именно так он умирал: медленно, покинутый всеми, лишенный помощи врачей, отказавшихся прибыть на место, где произошла дуэль, а говоря точнее, убийство великого сына России.
Всего 27 лет было ему отпущено. Срок, в который он состоялся как автор бессмертных поэм, гениальной прозы, стихотворений, потрясающих глубиной чувства и мысли. Дарование его, конечно, было громадным, но одним ли дарованием объясняется то, что Лермонтов так быстро достиг в лучших своих произведениях поразительной зрелости, понимания основ не только индивидуального, но и национального бытия, с проникновением даже в надмирную связь явлений? Чтобы ответить на этот вопрос, полезно вспомнить некоторые факты биографии поэта. Они связаны с религиозным воспитанием Лермонтова, заложившим основу его мировидения, в котором самое значительное место занимала православная вера.

Михаил Юрьевич Лермонтов (3 (15).10.1814 — 15 (27).07.1841 гг.) — русский поэт, прозаик, драматург, художник, офицер

Михаил Юрьевич Лермонтов родился в 1814 г. в Москве. Поэт рано потерял мать и воспитывался бабушкой Елизаветой Алексеевной Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Елизавета Алексеевна отличалась строгим нравом, сильной волей и была человеком глубоко верующим. Биографы отмечают, что она, безмерно любившая своего Мишу, всю жизнь оставалась самым близким ему человеком. Елизавета Алексеевна с первых лет дала внуку представления о Боге, православной вере и систематически занималась его религиозным воспитанием. Мальчику было 10 лет, когда она подарила ему Псалтырь  в дорогом сафьяновом переплете (дар не прошел для поэта бесследно: из переписки Лермонтова известно, что он делал стихотворные переложения псалмов Давида; к сожалению, их рукопись утрачена). Вместе с бабушкой в детские и юношеские годы поэт посещал храмы и монастыри. По воспоминаниям Екатерины Сушковой после поездки в Троице-Сергиевую Лавру Лермонтовым написано стихотворение «Нищий». Как пишет его биограф Виктор Владимирович Афанасьев (ныне монах Лазарь), поэт бывал в Звенигородском, Ново-Иерусалимском, Воскресенском и Нижнеломовском монастырях. Елизавета Алексеевна построила в своей усадьбе в Тарханах церковь в честь преподобной Марии Египетской, небесной покровительницы своей умершей дочери – матери поэта. «Миша любил эту церковь, — пишет В.В.Афанасьев, — он заходил сюда постоять среди пахнущих морозом и дымом крестьян и крестьянок. Вместе с ними он молился, исповедовался, причащался». Такого осознанного религиозного воспитания с детских лет не было у великих современников Лермонтова – Грибоедова и Пушкина и у многих других поэтов того времени, зараженного духом эпохи Просвещения и вольтерьянством. Его религиозное чувство формировалось в среде простого народа, отсюда столько понимания и любви к нему в творчестве Лермонтова.
Каким истинно народным духом и православным мироощущением проникнута «Песня про купца Калашникова», которого от смертельного удара защитил нательный крест «со святыми мощами из Киева». Песня ведется от лица странников-гусляров, разворачивающих перед слушателями эпическую панораму московской жизни эпохи Ивана Грозного. А лермонтовское «Бородино» рассказывает о сражении с Наполеоном от лица и языком простого солдата:
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй, к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною;
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Вспомним смиренную и одновременно величественную концовку этого стихотворения:
Когда б на то не Божья воля
Не отдали б Москвы.
Здесь наряду с патриотическим чувством отражено христианское отношение русского человека к величайшей битве Отечественной войны 1812 г.
О своей глубокой любви к отечеству и народу Лермонтов говорит в стихотворении «Родина». Страну, прославленную древней историей, увенчанную великими победами, любить легко, но поэт, воспевший Бородинское сражение, признается: «ни слава, купленная кровью», «ни темной старины заветные преданья» не волнуют его сердце. Он называет свою любовь к родине «странной». Дорога к ней не гладкая, столбовая, по которой едут в карете, а скромная, сельская, петляющая среди деревень русской провинции: «Проселочным путем люблю скакать в телеге». В этой русской глубинке рождается его глубокое чувство любви к родной земле и близости к живущим на ней. Поэта привлекает жизнь крестьян. И это не внешний интерес – он живет их нуждами, радуется их радостям:
С отрадой многим незнакомой
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно.
И в праздник, вечером росистым,
Смотреть до полночи готов
На пляску с топотом и свистом
Под говор пьяных мужичков.
Крестьяне не раз просили Лермонтова стать крестным их детей, и, как отмечает В.В. Афанасьев, он соглашался с удовольствием и всех своих крестников считал родней.
Принадлежа к древнему дворянскому роду (согласно семейному преданию их предком был легендарный шотландский скальд Томас Лермонт) поэт не чувствовал себя чем-то отдельным от простых русских людей. Фраза Льва Толстого «Я сам народ» вполне может быть отнесена к нему. Поэтому так легко он пишет «Казачью колыбельную песню». В ней голос молодой матери-казачки, которая радуется сыну, заранее тревожится за него, предвидя сцену прощания, когда он уйдет воевать («сколько горьких слез украдкой я в ту ночь пролью»), зная, чем она будет его напутствовать:
Дам тебе я на дорогу
Образок святой:
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой.
Наверное, также благословляла Лермонтова в действующую армию его бабушка. С иконой Иоанна-воина, которую она ему вручила, Лермонтов не расставался до конца своих дней. Этот образ вместе с другими иконами и крестом-мощевиком нашли в квартире поэта после его смерти.
Национальное, русское, и православное было для поэта неразделимо изначально. Это свойство лермонтовской лиры следует оценить. Мы не найдем такого соединения в творчестве великого Грибоедова. Его Чацкий не чужд национального чувства: в первой же сцене появления в доме Фамусова он цитирует Державина: «И дым отечества нам сладок и приятен». Но от Православия создатель бессмертной пьесы значительно дальше автора оды «Бог» и «Христос». На самоуничижение Репетилова: «Всё отвергал: законы! совесть! веру!» главный герой комедии отвечает иронической репликой: «Послушай, ври да знай же меру — /Есть от чего в отчаянье прийти». Пушкин — другой великий старший современник Лермонтова — лишь преодолев искушение атеизмом и масонством, пришел к вере, к органическому единству православного и национального и осуществил этот  синтез своим могучим талантом. Потерю Пушкина как национального гения оплакал Михаил Юрьевич в стихотворении «Смерть поэта». Он говорит об убийце Пушкина: «Не мог ценить он нашей славы, не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал!» Попирающие и презирающие национальную святыню в конце концов дадут ответ Богу: «Но есть и Божий Суд, наперсники разврата». Глубоко, как личную трагедию переживая гибель поэта, Лермонтов чувствовал духовное родство с Пушкиным, им обоим было свойственно православное понимание мира и человека, живущего на родной земле.
Религиозность Лермонтова характеризуется той цельностью и простотой,  какой отмечена народная вера. Она открыта для горнего мира, ему сродни столь характерная для православных надежда на заступничество Богородицы. Поэт обращается к ней: «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою/Пред Твоим образом, ярким сиянием». Смиренно называя себя «странником», а свою душу «пустынной», поэт обращается «к теплой Заступнице мира холодного» и просит не за себя, он молится «за душу достойную».
Стихи-молитвы Лермонтова поражают глубиной и непосредственностью чувства. Той глубиной, которая не остается без ответа, когда он обращается к Богу:
В минуту жизни трудную,
Теснится ль в сердце грусть
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Видимо, поэт не просто повторял заученные слова, но знал сладость молитвы:

Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них.

И как ответ на его молитву:

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко.

Молитвенные слезы – дар Божий, который дается не всем…
Лирический герой Лермонтова – одинокий странник, мятущийся в мире, созданном небесным Творцом и хранящем живую память о своем райском состоянии. Взгляните на плывущий в море одинокий парус: «Под ним струя светлей лазури,/Над ним луч солнца золотой». Это стихотворение — вовсе не апология бури, бунтарства, как нередко считают. Нужно быть глухим по отношению к лермонтовской лире, чтобы не услышать вздох поэта, отнюдь не облегченный: «А он, мятежный, ищет бури/Как будто в бурях есть покой». Покой его герой находит не в бурных волнах, а в тихом волнении желтеющей нивы, в шуме ветерка, овевающего лес, в лепете студеного ключа…

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины не челе,
И счастье я могу постигнуть  на земле,
И в небесах я вижу Бога.

Поэт чувствует себя в нерукотворном храме Творца не гостем: ему, как родному, ландыш головой кивает, и ручей лепечет. Кажется, что так общался с природой в раю праотец Адам, что поэт и Бога видит также непосредственно. Не напрасно Елизавета Алексеевна дарила внуку Псалтырь — можно увидеть связь этого созерцания с восхищением пророка Давида: «Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь».
Пророк Лермонтова восстанавливает райскую иерархию, утвержденную Господом, определившего Адаму быть Его соработником в Эдеме. На ее основе строятся гармонические отношения с природой:

Завет Предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
(«Пророк»)

В этом стихотворении  поэт отождествляет себя с библейским пророком, живущим в пустыне «как птица, даром Божьей пищи».
Незадолго до смерти Лермонтов пишет одно из самых загадочных и самых прекрасных своих стихотворений «Выхожу один я на дорогу». Что это за кремнистый путь, который открылся перед ним? «В небесах торжественно и чудно!/Спит земля в сиянье голубом»… Это не только горная, но и горняя дорога. Надо посмотреть на землю с поистине космической высоты, с какой смотрел на нее Гагарин, чтобы, как и он, увидеть ее в голубом сиянье. Какая должна быть близость к небу, чтобы услышать, как «звезда с звездою говорит». Что ждет, что ищет поэт? В строке «Уж не жду от жизни ничего я» — прощание с прошлым, с самой жизнью. Далеко позади страстный возглас его юности: «Я жить хочу!» Сейчас у него иное желание – «свободы и покоя»; поэт хочет «забыться и заснуть». Заснуть навеки. Можно подумать, поэт ищет смерти. Но нет, «не тем холодным сном могилы» хочет завершить свой путь тот, кто идет пустыней, внемлющей Богу. Он хочет, чтобы неистраченные «в груди дремали жизни силы»:

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
О любви мне сладкий голос пел.

Что это за голос? Песнь какой любви хочет слушать поэт под шумящим дубом? И где может расти вечно зеленеющий дуб? На земле это дерево, как известно, сбрасывает листья. Значит, в раю? А голос, что поет о небесной любви, не голос ли ангела, того самого, летевшего «по небу полуночи», который когда-то «душу младую в объятиях нес для мира печали и слез»; она услышала его песнь, «и звуки небес заменить не могли ей скучные песни земли».
Но исполнились сроки. Ангел вернул душу из земной юдоли на ее вечную родину. Поэт, наконец, обрел горний мир, о котором помнил всю жизнь и в котором ныне слышит небесные звуки божественной любви.