Александр Гезалов

Миллионы людей знают Александра Гезалова по телевизионным передачам, где он защищает интересы детей-сирот, бездомных, заключённых, тяжелобольных. Тысячи таких несчастных знают его как благотворителя, который, прежде всего, заботится об их душах: строит храмы, организует учёбу, устраивает на работу – помогает стать достойными людьми.
Но мне посчастливилось увидеть Александра с такой стороны, с которой он открывается очень немногим. Под предлогом вручения подарков от «Русской Березы» я побывал у него дома и был радостно удивлён увиденным. Человек, через руки которого проходят огромные деньги, построивший несколько храмов, вытащивший со дна общества тысячи ребят, сделавший их преуспевающими людьми, сам живёт в, мягко говоря, скромной обстановке. Общественные деятели его масштаба роскошествуют во дворцах на Рублёвском шоссе, а его «хоромы» — тесная однокомнатная квартира с обшарпанными стенами и дверями, где он живёт с женой и тремя маленькими детьми. Грандиозные социальные проекты Александра Гезалова рождаются… на маленькой кухне среди чайников, кастрюль и сковородок. Здесь он и давал интервью для «Русской Березы».
Но во время этой беседы ни я, ни Александр не замечали убогой обстановки, потому что говорили мы о главном – о светлом будущем России, её детях. И всё время интервью хныкал в коридоре старший сын – трёхлетний Фёдор, который истомился без общения с отцом. Я не выдержал его слёз и прервал беседу на середине, чтобы потом закончить её по телефону. И увидел, с какой радостью Фёдор бросился на кухню, чтобы поиграть и покушать с папой. Родные дети очень любят Александра, как, впрочем, и неродные. И не удивительно: человек, который 16 лет провёл в детском доме (от него отказались родители), сердцем чувствует боль всех обездоленных детей. Поэтому для него чужих детей, чужого горя не бывает. Его любовь распространяется на обездоленных детей России и ближнего зарубежья. Всем им он пытается помочь своими социальными проектами.
Слушая щебетание малышей Александра, его телефонные разговоры и споры о детях с соратниками и оппонентами, видя его поношенные майку и трусы, выцветшие обои квартиры, я убедился в правоте святого праведного Иоанна Кронштадтского. Когда он пришёл в каморку многодетного отца семейства, расположенную под лестницей дома, где вся мебель состояла из широкого топчана для всей семьи, и невозможно было даже усадить гостя, то сказал извиняющемуся папе: «Да у вас здесь рай. Где детишки, там и рай».
Действительно, в доме у Александра – рай: и для его сына Фёдора, и для остальных членов семьи, которые очень любят папу. А главное – здесь создаётся рай для тысяч подопечных Гезалова, которых он вытаскивает из ада социального дна благодаря своим удивительным проектам. Итак, на вопросы «Русской берёзы» отвечает известный общественный деятель, консультант РПЦ по социальным вопросам, награждённый Патриаршим орденом Сергия Радонежского 3 степени, медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, медалью УФСИН России за работу с осужденными, и так далее, Александр Самедович ГЕЗАЛОВ.

— Александр, дорогой, меня обрадовал скромный вид твоего жилища: видно, что к твоим рукам не прилипли деньги для несчастных детей. Но многим будет трудно тебя понять. Объясни, пожалуйста, как ты, известный общественный деятель, дошёл до такой жизни – весьма необычной для людей твоего круга?

— 16 лет я провёл в детском доме. В армии служил на атомной подводной лодке. Потом получал образования: высшее, среднее, профессиональные. А с 99 года я занимаюсь работой, связанной с детьми-сиротами, осуждёнными, бездомными и общественным сектором.

— Почему ты стал этим заниматься?

— После армии я получил образование и пошёл работать в бизнес. Занимался маркетингом в компании «Кока-кола». Но потом подумал: «А зачем мне всё это надо?»

— Ну как, для денег – традиционный ответ?

— Я раньше так и отвечал. Но познакомился с актрисой Кларой Лучко, и она задала мне вопрос: «Саш, у тебя всё есть – бизнес, деньги, всё такое. Но тебе оно приносит счастье?» Я задумался и понял: нужно всё перестраивать.

— Деньги не дали счастья?

— Счастье же оно такое: можно себя всем окружить, и тебе будет казаться, что ты счастливый.

— Было такое ощущение?

— Ну да, когда у тебя шикарный костюм, золотая заколка, тебя все уважают, куда-то привлекают, и так далее. Но это такое эфемерное счастье, которое, как мне кажется, уводит от мировоззренческих ценностей. Человек становится «рабом лампы».

— Тугого кошелька, золотой заколки?

— Матрица такая: ты поднимаешься по ступеням карьеры, у тебя появляется успех (относительный), и хочется идти всё выше и выше. Н в 99-м году я понял иллюзорность такого счастья. Отложил бизнес и занялся общественной работой. Написал книгу для людей – «Солёное детство». Ну и занялся полезными делами. Прежде всего, стал строить церковь свою первую.

— Где?

— В Петрозаводске построил первый храм – Иоанна Богослова. Ну, одновременно начал работу с сиротами, осуждёнными, бездомными. Открыл столовую для бездомных, где до сих пор кормят.

Дети: Тихон, Федя и папа Саша

— На какие деньги: ты продолжал заниматься бизнесом?

— Нет. Во-первых, были знания маркетинговые, технологии, опыт. Ну, и появились состоятельные люди, которым это интересно. Когда ты добрые дела делаешь, люди хотят помогать.
Я принял решение заниматься настоящим делом. За делом пришли люди, деньги, всё остальное. Так в 2004 году я построил свой первый храм.

— Ты православный человек?

— Да, но не люблю этого выпячивать. Человек я православный, но без фанатизма.

— Но хотя бы крещёный?

— Крещёный. Но считаю, что самое важное – дела. Можно быть некрещёным, но человеком дела. Господь будет нас судить по делам, а не по словам, которых в наше время говорят много.

Итак, пошёл процесс работы с детдомами и колониями. Не просто, раз от разу, а в целую систему это вылилось. Возглавил попечительские советы всевозможные. Появилась система взаимодействия между общественным институтом, органами власти, СМИ, Церковью (Русской Православной) и так далее. Потом опять пошло строительство храмов и часовен. Занимался этим я плотно, потому что понял: помимо кормления людей нужно и что-то духовное им давать. Потому что сегодня ты накормил, а завтра человек сытый начинает задумываться, зачем он живёт, куда движется, и так далее.
Сначала надо наполнить желудок, а потом душу. А у нас часто стараются делать наоборот: ты, мол, покрестись, а потом мы будем с тобой разговаривать. Мне кажется, сначала надо человека обогреть, а потом он сам всё расскажет.
Не случайно я стал работать над проектом, связанным с осужденными, находящимися в колониях и следственных изоляторах. У меня два брата после детдома сидели в тюрьме по десять лет, поэтому я тюремную систему хорошо знаю. Десять лет практически не выходил из колоний и следственных изоляторов.

— В Петрозаводске?

— Да. Там достаточно таких заведений. Я открыл собственный офис – общественную организацию «Равновесие», которая финансировала проект помощи осуждённым. Насытившись информационно общественно-социальной тематикой, преподавая в университете (Карельском государственном), я решил идти дальше. Потому что всё это уже освоено, озвучено, проблемы понятны, система понятна, как работать, тоже понятно. И три года назад я перебрался в Москву, стал больше заниматься проектами сетевыми, межсистемными, межсубъектовыми, стыковкой между общественными структурами и государственными, средствами массовой информации.
Например, в Астане мы запустили пилотный проект по созданию услуг для выпускников детских домов Казахстана. Сейчас будем это продвигать в России и в Украине. К нам хочет присоединиться Киргизия.

— Что это за услуги?

— Сегодня государство не предлагает выпускникам детских домов какого-то сервиса – услуг, которые помогли бы им устроиться в обществе. А мы предлагаем целый комплекс, систему взаимодействия и ребёнка с субъектом и субъекта с ребёнком (учёбу, работу, жилище и так далее). То, что сейчас появляются такие системные решения, более важно, чем подачки – гуманитарная помощь, раздача там памперсов, игрушек. Потому что всё это разовое, человек в сознание всё равно не приходит. Нужно работать над сознанием.

— Детдомовцев?

— И детдомовцев, и чиновников, и журналистов. Мы видим свою задачу в том, чтобы система работала, а не была одноразовой.
Я автор нескольких пособий. Например, «О социальном служении на приходах Русской Православной Церкви». Недавно написал пособие для выпускников детских домов. Пытаемся внедрить его в России.
Что касается взаимодействия со средствами массовой информации. Я считаю, что надо присутствовать на всех возможных телешоу и так далее. Я часто бываю у Малахова, у Прокловой, у Закошанского, у Макарова и других как эксперт по проблемам социальных групп – так меня представляют общественности. Я высказываю определённые направления, стараюсь как-то вектор относительно социальных групп изменить в государственной политике. Участвую во всевозможных круглых столах Общественной Палаты, Государственной Думы, Совета Федерации. Общественная организация должна развиваться - и вверх, и в стороны, более объёмно. Если она развивается интенсивно, то со временем не погибнет.

Семинар для НКО в Благовещенске

— Александр, сейчас на каждом углу кричат о проблеме сиротства в нашей стране. Как ты считаешь по своему опыту работы с детскими домами: за последние 10 лет сирот в России стало меньше или больше?

— Идёт деградация семьи в государстве, где семья не является приоритетом. Поэтому количество сирот увеличивается, но в демографической «яме» этого не видно.

— Что означает «проблема сиротства» в твоём понимании?

— Поскольку семья не главное в государстве, оно, по сути, занимается тем, что забивает детские дома детьми. С одной стороны, как бы их спасая, а с другой стороны – уничтожая семью. У родителей получается одноразовая любовь: родили, отдали в детдом, а потом непонятно что.

— Видишь ли ты реальное решение этой проблемы, да что там говорить проблемы - трагедии нашей страны? Вот Павел Астахов предложил решение — упразднить детские дома вообще, устроив всех сирот в семьи. Как ты думаешь, это возможно?

— Предложение Астахова совершенно некомпетентное. На самом деле проблема лежит в другой плоскости. Государство, кроме продажи нефти и газа, всё-таки должно заниматься укреплением семьи. Семья главный институт государства. И пока семья не будет приоритетом в государственной политике, до тех пор у нас будут звучать призывы всех усыновить.
Но всех не усыновишь, потому что завтра появятся новые сироты. И так этот поток и будет: из одних семей будут передавать детей в другие. Это не правильно — зачем тогда вообще семья? Предложение Астахова — это не то мнение и не то направление, по которому надо идти.
Надо менять законодательство относительно семей: поддерживать многодетность, повышать возможности молодой семьи на получение жилья, и так далее. Вот это пространство надо осваивать. А не прислушиваться к заявлениям некомпетентного человека, который просто хочет заработать очки в политической игре. Это не совсем этично по отношению к детям.

— Что должно измениться в сознании людей, чтобы у них появилось желание не просто приехать в детский дом пожалеть ребёночка, но подарить сироте семью?

— Ну, если есть возможность, то брать, а если нет, то лучше вообще никуда не ходить, а заниматься своими детьми или детьми своих родственников, близких, знакомых и так далее. Детдом – это уже состоявшаяся история, туда надо идти только затем, чтобы взять ребёнка за руку и увести из этого кошмара.

— Часто потенциальные опекуны и усыновители боятся забирать детей старшего возраста. В силу каких причин?

— Правильно боятся, потому что это уже взрослый состоявшийся человечек, у которого есть определённые трудности. Он побывал в концлагере, который называется детским домом, и, естественно, с ним надо работать особо. Недостаточно его погладить, недостаточно посадить его у телевизора, недостаточно его в паломническую поездку взять. Из него будет лезть вся та гадость, которую он нахватался в детском доме. С этим надо уметь жить и работать, это надо уметь предвосхищать.
Поэтому нужно серьёзная подготовка, а так как у нас этой подготовки крайне мало и сопровождения потом нет, получается, что люди просто боятся взять и не справиться. Но лучше взять и не справиться, чем взять и вернуть.
Вот сейчас у меня есть такой случай: возвращают девочку-инвалида, у которой на днях должны ногу отрезать. Возвращают потому, что она поменяет статус двуножки на одноножку. А одноножку уже не хотят: им нужна была красивая девочка. Это говорит о том, что родители, к сожалению, так и не стали родителями. Они поддались эмоциональному порыву, увидев фотографию девочки в интернете. А она оказалась совсем другая. И уже не первый раз её возвращают.
Это говорит о чём? Семья не готова, семья не понимает, что это ответственность, это труд, это гражданская позиция.

— Каким образом можно протестировать людей на их готовность стать не просто опекунами, а мамой и папой?

— Ну, мама и папа у ребёнка уже есть или были. Скорее всего, попечители должны быть людьми духовными, людьми сильными, людьми, понимающими, что такое жертвенность, что такое несение креста, что такое терпение, смирение, сострадание, милосердие, что такое десять заповедей. Человек, у которого самого проблемы, он, конечно, и сам проблемы навешает ребёнку. А должен быть человек, борющийся с собой, с трудностями внутренними и внешними, то есть человек, который движется вперёд.
А человек, который заснул как муха в янтаре, не развивается, ни ребёнку не интересен, ни самому себе. Через какое-то время он вернёт сироту, потому что не хватает у него ни способностей, ни духа, ни движения вперёд, ничего не хватает. Надо быть всё-таки человеком, постоянно стремящимся к каким-то знаниям, новым вершинам, ну и к поиску Бога, наверное, это самое главное.

— Выходит, ребёнка из детского дома взять – это не развлечение получить и не утешение на старости лет, это пойти на подвиг, совершаемый каждый день?

— Конечно, это труд, это забота, это милосердие, это упование на помощь Божию. Вообще-то это христианские ценности, но на практике мало кто их придерживается. А вот в Коране написано, что взявший сироту да не оставит её никогда, и будет он членом семьи, и будет всегда как родной. Но детям, которые есть в семье, нельзя жениться на сироте, и он не имеет права на имущество. Во всём остальном он равноправный член семьи.
А вот у нас, к сожалению, жить по заповедям и по Евангелию мало кто хочет. Почти все хотят радость какую-то получить, а это действительно иногда и страдание. Вот сострадание, наверное, самое важное – умение сострадать и нести крест. А у детдомовца такой тяжёлый крест, такой непростой. Получается, что надо и его крест нести, и свой. Не все к этому готовы.

— Ваши личные пожелания потенциальным опекунам.

— Неспешно искать путь к сердцу своему, изучить себя, своё прошлое, постараться заглянуть в будущее, понять свои плюсы и минусы. И стыковать всё это с тем, что потом будет влиять на взаимоотношения с ребёнком. Почитать литературу, посмотреть в интернете, пообщаться с людьми, уже взявшими ребёнка. Всякая неспешность приведёт к результату. А всякая поспешность, эмоциональный порыв потом приводят к деградации личности, которая, как актер, поддалась эмоции, лицедейству. А лицедеев раньше хоронили за оградой кладбища. Не хороните себя за оградой.
Сейчас у нас только 12 процентов населения хочет взять ребёнка в свою семью. Остальная масса не готова, не способна, не хочет, не может, и так далее. А возврат детей в детдом - это как раз момент незрелости, эмоционального порыва, который никак не сопоставим с духовными и физическими качествами человека.
— Как же родители могут быть зрелыми, когда телевизор, интернет и другие СМИ пропагандируют «ценности», несовместимые с созданием семьи, тем более многодетной, тем более с приёмным ребёнком?

— Если бы человек не хотел, то телевизор бы он не смотрел. Например, у нас в семье телевизор выключен, мы смотрим его очень редко. Считаем, что ребёнок получит больше пользы, если включить стиральную машину и смотреть на неё.
Телевизор или интернет в неограниченном виде – это засорение мозга, повреждение души. Человек перестаёт понимать реальность. Например, в интернете откройте «Яндекс» или «Мэйл.Ру» —там из десяти новостей восемь криминальных. Начитавшись их, человек начинает думать, что всё плохо, кругом одни бандиты, негодяи, придурки. На самом деле у нас в стране много хорошего, только этого не показывают.
Раньше была программа «Сельский час», где рассказывали о достижениях деревенских тружеников, показывали лучших людей. А сейчас – мерзости «Дома-2» и тому подобное. На самом деле это всё появляется потому, что есть спрос. Смотрят – высокий рейтинг, значит, будем эту патологию крутить. Само общество является добровольным потребителем той культуры, которую ему навязывают. А если бы не смотрели «Дом-2», он пролетел бы по рекламе и перестал бы выходить.
Семья может сама ограничить доступ информации – если будет знать, к чему она приведёт. Для этого нужно семью просвещать. А если мы будем создавать центры для обеспечения продуктами малоимущих семей, то от этого ж сознание не изменится. Может, иногда нужно, чтобы человек поголодал и от этого изменился.
Когда людям много дают, у них начинает жиреть мозг, сознание становится субсидиарным. Надо, чтобы сначала семья сама спаслась, тогда вокруг неё многие спасутся. А когда семья не хочет этого делать, мы получаем многие проблемы – отказников, осуждённых, и так далее. Все проблемы из семьи. Семья главный поставщик обществу, с одной стороны, положительного, а с другой, отрицательного.

— Ты призываешь государство вести правильную информационную политику. А если оно целенаправленно разрушает семью, и нет надежды на его помощь?

— Надо всё-таки фильтры внутренние выстраивать. Понимать, что есть Евангелие, духовная литература — есть альтернатива. Сплочённость семьи, сплочённость родственников позволяет создавать фильтры, которые не дают проходить этим суррогатом в сознание родителей и детей.

— Наши СМИ муссируют случаи жестокого обращения с российскими детьми, взятыми за рубеж. Иногда приёмные родители даже убивали малышей. Но, наверное, бывают и противоположные случаи, когда детям очень плохо у себя на родине?

— На самом деле в России ежегодно от рук собственных родителей погибает около двух тысяч детей. За всё время перестройки за рубежом погибло где-то 15-19 детей, а усыновлено было около 60 тысяч российских детей. И если умножить эти две тысячи на все годы усыновления иностранного, то получится – сколько отправили, столько и убили. А большинство ребят, которые выходят из детских домов, потом мучаются по жизни, не заводят семьи и так далее. Поэтому при отправке детей за рубеж риск присутствует, как врачи говорят, но всё-таки это риск оправданный. Это, я считаю, та цена, которую мы все платим за то, что у нас дети плохо живут.

— Существует движение за то, чтобы не отдавать детей-сирот заграничным усыновителям. Ты «за» то, чтобы отдавать или «против»? Почему?

— Ну, в нынешней ситуации я, конечно, против того, чтобы отдавали. Но у нас сегодня государство не создаёт условия для того, чтобы дети обрелись в наших семьях (детские дома не хотят, опека не хочет, сами опекуны не всегда здравы в своём желании). Поэтому я считаю, что родина там, где тебя любят. Пусть лучше будет счастливое детство за границей, чем родная могилка в раннем возрасте где-нибудь под Костромой. Я считаю – надо, чтобы ребёнок жил счастливо, чтобы ребёнок видел радость, чтобы ребёнок был с хорошими счастливыми глазами, а не понурым осликом, которых мы видим в детских домах. Поэтому я за то, чтобы дети уходили туда, где им будет хорошо.

— Говорят, что во многих семьях своих детей балуют, они растут в тепличных условиях и поэтому не подготовлены к взрослой жизни. В отношении детей-сирот так же бытует мнение, что они совершенно не подготовлены к вступлению в самостоятельную жизнь. В чём различие этой неподготовленности?

— В семье ребёнок не обретает такие понятия как рентные гедонистические установки, которые категорически мешают детям состояться в жизни. В семье ребёнок не растёт гедонистом, потому что там есть процессы «отдавания» и «взятия», — а сироты, они всё время только берут. Это раз.
Во-вторых, иждивение в рамках детского дома – оно просто глобальное. Отсутствие труда, ориентация на получение благ, вокруг тебя все бегают. Ребёнок чувствует себя центром вселенской заботы. Ну и когда он выходит, эта забота куда-то отходит, ему приходится самому отращивать новые руки и ноги. Но пока у него их нет, и ему нужно встраиваться в гражданское общество без какой-либо поддержки.
А семейный ребёнок, даже имея какие-то шероховатости, проблемы, может за счёт той интуитивной, эмпирической силы семьи обрести уверенность и как-то встроиться в жизнь. У детдомовца с этим большие трудности и проблемы, потому что рядом никого нет, поддержки нет, знаний нет, опыта нет, и вернуться обратно в родное место тоже невозможно. У семейного же ребёнка есть возможность вернуться к корням своим, к кровати, матери и так далее. И это важно. Когда человек выходит из детского дома и отращивает новые корни, они часто повисают наверху, без воды и засыхают. Поэтому надо, конечно, чтобы корневая – базовая система была в семье. Любая плохая семья лучше детского дома.

Освящение новой иконы в часовне во имя св. Георгия Победоносца в нашей деревне. Часовня построена нашей семьей в 2011 г.

— Каких ошибок нужно бояться совершить, если принимаешь детей-сирот в семью, где уже есть свои дети?

— Ну, когда есть свои дети и вдруг появляются дети из детдома, надо, во-первых, никого не выделять, ни первых, ни вторых. А во-вторых, условия у всех должны быть одинаковые. В-третьих в семье должна появиться загруженность – спортивная, музыкальная, культурная, техническая. Чтобы не было возможности задумываться, как бы что-нибудь открутить или сломать. Поменьше телевизора и компьютера, побольше взаимной увлечённости, побольше совместных дел, побольше каких-то новых открытий и так далее.
Но часто заберут ребёнка из детдома, усадят его у телевизора, а он через какое-то время начинает мучить родных детей, потому что понимает: они родные, а он приёмыш. Эта разница между приёмным и не приёмным должна быть незаметна во всеобщей увлечённости, в каких-то новых рубежах, в спортивных интересах, в технических интересах, и так далее. И ребёнок не будет думать о том, как бы ему выделиться и нашкодить, и родители не будут думать, чем бы его занять, чтобы не получить проблему одинокого ребёнка, который начинает мутузить домашних детей только потому, что он видит, что к нему относятся по-другому.

— А каких ошибок надо бояться, если в приёмной семье нет своих детей?

— Ну, опять же не излишне засюсюкивать, понимать, что у ребёнка есть какие-то проблемы, например, нежелание что-то делать, не всегда готовность к сотрудничеству, и так далее. Стараться вовлекать в интересные процессы, опять же не сажать на какие-то компьютерно-телевизионные программы, потому что после этого наладить контакт с ребёнком не получится. С самого раннего включения в семью – включать ребёнка во все процессы, какие в ней есть. И за счёт этого что-то новое, инновационное находить. Потому что очень часто появление ребёнка заставляет что-то переосмыслить в своей жизни – встать на лыжи, побежать, сесть у костра и так далее. И можно пойти в храм.

— Александр, вы сказали очень важную мысль, что после контакта с телевизором и компьютером невозможно будет установить контакт с ребёнком. Почему?

— Потому что у ребёнка начинает развиваться так называемый «мозжечок удовольствия». Когда он появляется, ребёнок начинает ориентироваться на получение этих вот интернет-телевизионных флюидов, где нет личности, где нет материнской заботы, где нет контакта, где нет слов, идёт односторонне получение информации. После этого пытаться втянуть ребёнка в семейные какие-то процессы сложно, потому что мозжечок уже ориентирован на получение гедонистических установок потребительства и иждивения. Эти установки надо постараться ликвидировать. Возможно даже, когда брать ребёнка, телевизор и компьютер из семьи на какое-то время убрать.

— Сидение у «ящика» подобно наркомании?

— Защита такая, защитная рефлекторность, когда вместо того, чтобы что-то рисовать, выжигать, вязать, ребёнок возвращается к тому, чему его учили в детдоме. А там чаще всего сидят у телевизора, играют на компьютере во всякие кровавые игры.
Поэтому надо искать новые пути, подходы — пусть рисует на обоях, пусть вышивает, вяжет, танцует, ходит на секцию, играет на гитаре, то есть созидает, нежели он прикуётся цепью к телевизору и будет черпать тот негатив, который там, в основном, присутствует.

— Я не понял, какую защиту ребёнок у «ящика» получает — защиту от чего?

— А защиту от труда. Это очень просто: ничего не надо делать, сиди себе, получай удовольствие от безделья. Поэтому надо за короткий период, до 18 лет, успеть научиться и играть на гитаре, и вышивать, и всё остальное. Хорошо окончить школу, научиться правильно говорить, стирать, гладить, мыть пол, готовить – всему тому, что потом в семье нужно будет, а не только умению нажимать на кнопки, создавать себе «реальность» в нереальном мире.

— Что ты считаешь главным в решении проблем, которыми занимаешься?

— Могу сказать одно, что сегодня надо всё-таки заниматься профилактикой социального сиротства, профилактикой криминализации общества, и так далее. Потому что кормить тюрьмы и детские дома – это на самом деле полумера. Вот если мы будем бить в причину, то следствие будет совсем иным. А в связи с тем, что мы все вынуждены работать со следствиями (в том числе я), это приводит к тому, что мы участвуем в процессе, который запускает государство, и его поддерживаем. Чтобы этого не было, мы должны идти своим путём: государство делает своё, общественные фонды – своё.

— Какое своё?

— Нужно идти в опережение тех проблем, трудностей, которые появляются у социальных групп, которыми тот или иной фонд занимается.
Чтобы кризисные семьи могли получить поддержку до того времени, когда этот кризис станет таким тяжёлым, что у них отберут детей в детдом. Есть родители бедные, которые не справляются со своими обязанностями, потому что не хватает понимания, опыта, и так далее. Но они смогут справиться, если получат новые профессии.
Если у родителей на всю семью одно или два образования, вы можете завалить их подарками, они так и будут их принимать. А если у родителей пять-шесть образований, то базовая устойчивость их семьи более высокая, они могут преодолеть любые социальные трудности.

— Но говорят, что в глубинке работы нет.

— Якобы. На самом деле работу можно найти – надо только уметь её делать. Я тоже из глубинки, но на нехватку работы никогда не жаловался. У меня пять образований, и у моей жены Анны два высших образования. На двоих у нас семь. Если что-то произойдёт, какие-то катаклизмы, мы перестроимся. Если надо, будем делать другую работу.
Поэтому, мне кажется, надо идти в семью, чтобы она развивалась в государстве, а не была местом подачек, подбросов и так далее. Сегодня это главное.

— А как идти в семью?

— Семье, во-первых, нужно предлагать услуги. Ей нужна поддержка на уровне государства, законов, СНИПов строительных и так далее. Вот, например, у нас в доме маленький лифт, мы всей семьёй залезаем в него еле-еле. Поэтому нужно разработать для многоэтажных домов такие нормы, которые позволили бы там комфортно жить многодетным семьям.
Государство не создаёт условия для развития семьи, многодетности. Но одними подачками дело не улучшишь. Поэтому, конечно, нужны новые законы, новые грамотные специалисты в области семейной политики. А сейчас у государства даже нет специального органа, который отвечал бы за семью. Семья сегодня находится в ведении Минсоцздравразвития – значит, ни у кого. Это министерство за семью не отвечает, оно отвечает за гособеспечение. Голикова сказала, что в прошлом году на социальную сферу было потрачено 153 миллиарда рублей. Ну и чего? У нас количество сирот и бездомных не уменьшилось, а увеличилось. Если бы эти деньги направлялись на предварительные какие-то фазы: например, родитель начинает терять работу – ему тут же предлагают обучение на более квалифицированную работу. А если этого нет, то он получает только пособие, устроиться на работу ему сложно: не хватает образования. И он начинает сникать.
Поэтому надо всё-таки идти в универсальную компетенцию. Чтобы человек, который хочет создать семью, был уже достаточно образованным и стойким. Как в Европе, где человек постоянно учится, получая государственную поддержку. А потом он выходит и нормально трудится. У нас же мы постоянно сталкиваемся с фактом, что молодёжь рано создаёт семью, быстро рожает, а обеспечить себя не может. И в результате очень много детей попадает в интернатную систему, потому что быть родителями – это большой труд, к которому многие не приспособлены.

— В российских условиях быть родителями, тем более многодетными, – это не просто труд, это настоящий подвиг.

— Ну, к сожалению да. А это должна быть обыкновенная ситуация: образованный человек работает и обеспечивает свою семью.

— Сейчас много благотворительных фондов в помощь детским домам. Как распознать организацию, которая несет РЕАЛЬНУЮ помощь детям, а не совершает пожертвования для саморекламы и других корыстных целей?

— Нужно судить, что называется, по плодам. Если там нет результатов, если там только добровольцы в футболках, если там нет образовательных программ, если там дети не включены в воспитательный процесс, если там нет системы, если там меняющиеся люди, если там только фотоотчёт о том, что побежали, подарили и так далее, то этот фонд вредит детям.
Надо смотреть в дела, надо смотреть в программы, надо смотреть в деятельность, связанную с обучением, наущением и сопровождением. Если это есть, то такому фонду можно помогать. А если там как у всех: праздники, танцы, игрушки - ну, тогда смело можно говорить, что в этом не надо участвовать, в противном случае вы становитесь участником развращения детей.

— Александр, сколько у тебя детей и планируешь ли ты когда-нибудь взять в свою семью ребёнка из детского дома?

— У меня трое детей. Из детдома я не собираюсь никого брать, потому что своих рожаю.

— Ещё не остановился?

— Продолжаем работать.

— Что бы ты хотел видеть в своих детях, когда они вырастут? Какими бы хотел, чтобы они были (и не были)?

— Ну, чтобы они не работали в благотворительности, чтобы они были просто нормальными гражданами. Чтобы для них главным университетом жизни были родители, которые старались бы дать им то, что потом позволит стать хорошими, порядочными гражданами своей страны.

— Каким, по твоему мнению, должен быть человек, который создает организацию помощи детям-сиротам?

— В первую очередь профессиональным, потом открытым, честным, искренним, как говорится, устойчивым, многозадачным и стремящимся в том числе создать собственную семью. Быть порядочным от и до. Тогда это передастся остальным, и будут и жертвователи, и спонсоры, и всё прочее. Тогда и дети будут видеть, что перед ними цельная натура, а не человек, которому нечем в этой жизни заняться, только топтаться у сирот.

— Ты много помогал заключенным. Почему люди вообще должны им помогать, и любой ли человек может это делать? Можешь ли ты в чём-то предостеречь и чего-то пожелать?

— Осуждённые – это особый народ, это люди с историей. Они тоже учились где-то, у них есть родственники, знакомые, друзья. И как так произошло, что они оступились и сейчас находятся на нарах? Наверное, это вопрос ко всем нам, если у нашего общества появляются такие люди, которые оказываются по ту сторону забора с колючей проволокой.
Но при этом они тоже люди, они ошибаются, они каются. И я надеюсь, они ищут свой путь. У меня даже есть знакомые священники, которых я раньше видел в тюрьме осужденными. Они стали священниками, потому что прошли путь от покаяния до того, что уже держат в руках Чашу и причащают людей. То есть они переродились. И надо помочь переродиться другим. Успеть переродиться. Потому что рядом с Господом один разбойник на кресте успел покаяться и попал в Царство Небесное, а второй нет. Вот я за первых. Ну а вторые? Будем указывать им путь, пойдут не пойдут – это их выбор.
А излишне умасливать их, как сирот, наверное, не надо. Это взрослые люди, всё понимающие, иногда обманывающие, лукавящие. Надо делать то, что подтолкнёт их к покаянию. Чтобы они вернулись в общество и стали его гражданами. А пытаться любить их просто потому, что они осуждённые, и на этом делать какие-то плюсы-минусы, ну, это несправедливо по отношению к ним. Господь это видит, и я думаю, что Он не принимает такую жертву.

— Считаешь ли ты, что вопросами сиротства должна вплотную заниматься Церковь, как это было до революции?

— Нет, не считаю. Во-первых, в Церкви нет людей, которые готовы профессионально это делать, ежечасно, ежеминутно, включённо и так далее. Задача Церкви – в целом сделать так, чтобы не было сирот. Постараться исправить отдельно взятого человека, чтобы он стал нормальным человеком, родил ребёнка и не сдал его в детдом, и старался вести его к Богу. А заниматься сиротами должен тот, кто стал прародителем всего этого: нам всем, нашему обществу, людям, которые стараются это исправить. Наша задача – пытаться помогать оступившимся, чтобы они вернулись на нормальные колёса – круглые, а не квадратные.

— Кому бы ты никогда не доверил воспитание ребёнка-сироты?

— Не доверил бы, наверное, государству. И не доверил бы, наверное, людям, которые видят ребёнка-сироту из джипа, берут его из детдома и доверяют нянечкам и бабушкам, выезжая в Таиланд и так далее. То есть, если есть рука, готовая взять руку детскую и не отпускать, то такой человек – да. А государство – это не рука, там человек пиарится, держит это за фишку, — ему, наверное, нет.

— Ты веришь в будущее России? Что Россия опять станет великой державой? Что для этого нужно?

— Я с большим трудом верю в то, что Россия станет другой державой, потому что слишком много мы упустили, слишком не туда идём, слишком много хотим. Но мне видится, что есть люди, которым не всё равно.
Никогда в России не было так, что все сразу осознали проблему и изменились. Но я считаю, что некоторое количество людей всё-таки попадёт на этот Ноев ковчег. Ну а остальные будут, что называется, посыпать головы пеплом.
А чтобы всё это поправить? Как говорили в старые времена, не храм построй, а сироту пристрой. У нас сегодня много храмов строят, золотят купола, а люди о людях не помнят. Вот когда люди вспомнят о людях, тогда, наверное, что-то может произойти. Пока же – очень сложно.

— Что надо делать, чтобы у наших детей было будущее?

— Каждый, во-первых, должен отвечать за себя. Не говорить «мы», а говорить «я». Не говорить «они», а говорить «мы». Не делать подлости, потому что якобы все подлые. Не быть быдлом, потому что многие стали быдлом. Отвечать за своих детей. Как говорится, спасись сам, а потом спасай других. «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи» (преподобный Серафим Саровский).
Всё находится в нас. Вот пока граждане не найдут что-то в себе, то снаружи, во внешнем ничего не найдётся. Пока у нас не будет, знаете, такого собеседования с самим собой (а это, по сути, покаяние), до тех пор мы будем находиться в той ситуации, в которой мы находимся.
Сложно сказать, когда придёт покаяние, через что. В старинные времена оно приходило через глады, моры и потопы, когда люди начинали понимать: либо мы все оставшиеся погибнем, либо будем что-то созидать - строить храмы, новые поселения, рожать детей. Тогда в семьях было 9-15 детей… Но это уже другая история, другое служение, другая любовь.
Поэтому, пока не будет в людях любви, мы будем техничными христианами, умеющими и крест положить, и платочек правильно надеть, и просфорку до крошки съесть. А всё-таки я считаю, что нужно сейчас особо трудиться на благо нашего будущего, понимая, что оно находится в наших руках.

— Что ты испытываешь, когда тебе вручают награды?

— У меня очень много наград – орденов и медалей. К их получению я отношусь спокойно. Государство даёт – значит, оно что-то замечает (хуже, если не замечает), понимает, что есть какое-то влияние со стороны субъекта, коим я являюсь. Соответственно это оценка труда. И стесняться этого, прятаться неправильно. Если человека поощряют, значит, это говорит о том, что свою работу он делает хо-ро-шо.

— Александр, ты автор многих замечательных материалов о детях-сиротах, порекомендуй, пожалуйста, нашим читателям, где можно найти твою книгу «Соленое детство» и всё остальное?

— Во-первых, «Солёное детство» можно прочитать в интернете. Но подобной литературы сейчас много. Надо набрать в поисковике «сиротство» — вам предложат несколько книг и статей. Лет десять назад было сложно, а сейчас этого добра хватает. У меня есть персональный сайт gezalov.net. Книги и журналы по этой теме можно купить во многих магазинах и лавках. Можно насыщаться этой информацией, становиться более грамотным и профессиональным. Было бы желание.